Артур Шопенгауэр: Мир как воля и представление

Шопенгауэр родился в канун Великой французской революции в Данциге, в интеллигентной семье (его отец-коммерсант был по взглядам вольтерьянцем, а мать писала популярные романы). В детстве мальчик вместе с семьей часто ездил в Европу, главным образом во Францию, где прожил два года (в Гавре).

В 1805 году отец умер. Юноша смог поступить в университет только после того, как получил свою часть отцовского наследства. В дальнейшем наследство позволит ему прожить всю жизнь, не заботясь о пропитании. Вначале Шопенгауэр занялся было в Гёттингенском университете медициной, но уже в начале второго семестра перешел на философский факультет. Слушая курс лекций Готлоба Эрнста Шульце, юноша открыл для себя философские системы Платона и Канта. Затем он отправился в Берлин, где познакомился с Фихте, которым глубоко восхищался поначалу и столь же глубоко презирал впоследствии. Диссертацию О четверояком корне закона достаточного основания, за которую Шопенгауэр получил степень доктора Иенского университета (1813), высоко оценил Гете, ставший с тех пор другом молодого философа. Эту работу Шопенгауэр позже включил в первое издание книги Мир как воля и представление в качестве вступления. Под влиянием Гёте он написал эссе О зрении и цветах (1816).

В 1814 году Шопенгауэр познакомился с буддизмом. Это учение, а также философия Канта оказали глубокое влияние на главный труд философа Мир как воля и представление, опубликованный в 1818 году и дополненный в 1844 и 1859 годах. Вопреки ожиданиям автора, читатели не пришли в восторг от его книги. Не встретила особого энтузиазма у слушателей и попытка Шопенгауэра преподавать в Берлинском университете, и разочарованный философ оставляет преподавание и полностью посвящает себя науке.

В 1836 году Шопенгауэр публикует трактат Воля в природе, встреченный публикой не лучше, чем первая его работа. Затем выходит книга О свободе воли (1838). Молчание, с которым встречены его сочинения, убеждает Шопенгауэра, что он стал жертвой заговора, организованного «философами-профессорами» против теорий, несовместимых с официальной философией. Он вступает в ожесточенную полемику с этими «министерскими лакеями».

После выхода в свет в 1844 году второго издания книги Мир как воля и представление с добавлением ряда приложений труды философа понемногу начинают вызывать интерес у читателей. И лишь перед самой смертью Шопенгауэр наконец приобретает широкую известность благодаря своему первому ученику Юлиусу Фрауэнштедту, опубликовавшему в 1854 году книгу Письма о философии Шопенгауэра.

Третье издание Мира как воли и представления с новыми дополнениями вышло в 1859 году.

Вся книга Мир как воля и представление посвящена исследованию одного-единственного тезиса, содержащегося в ее названии. Все остальные работы Шопенгауэра по сути также представляют собой лишь дополнения и новые подтверждения справедливости все того же тезиса.

Предисловие

Автор поясняет, что материал работы излагается систематически, с целью облегчения его усвоения, но должен функционировать как целостный организм, то есть как единая мысль. «В зависимости от того, с какой стороны рассматривать эту единую мысль, она оказывается тем, что называли метафизикой, тем, что называли этикой, и тем, что называли эстетикой. Иона в самом деле должна быть всем этим, если она действительно то, чем, как уже было указано, я ее считаю». (Предисловие к первому изданию.)

В отличие от архитектонической системы, предполагающей порядок, книга должна быть «единственной мыслью».

Она «должна сохранять полное единство. Если она тем не менее может быть для ясности усвоения разделена на части, то связь этих частей должна быть органической, т. е. такой, где каждая часть так же поддерживает целое, как целое поддерживает ее, где ни одна из частей не есть ни первая, ни последняя, где мысль в целом обретает посредством каждой части большую ясность и даже наименьшая часть не может быть вполне понята, если предварительно не понято целое». (Предисловие к первому изданию.)

Таким образом, Шопенгауэр сожалеет о несогласованности между формой и содержанием своего труда. Книга построена не на принципе логического продвижения вперед, а на основе фундаментальной интуиции, и об этом не следует забывать при ее чтении.

Ко второму изданию книги Шопенгауэр добавил в качестве нового введения к своей работе приложение «Критика кантовской философии». Здесь фундаментальная интуиция философа представлена в другой манере. Это приложение состоит из 49 глав, то есть по объему не уступает основному тексту.

Как поясняет Шопенгауэр, для того, чтобы понять его книгу, следует предварительно изучить три источника: сочинения Платона, Канта и индуистскую философию, изложенную в Упанишадах, — произведении, которое немцы еще только открывают для себя. Оно представляет собой «наиболее реальное преимущество этого века над предыдущим, поскольку, по моему мнению, влияние литературы санскрита на наше время будет не менее глубоким, чем в XV веке было возрождение греческой литературы». (Предисловие.)

Книга первая: Мир как представление

Первое размышление: представление, подчиненное закону основания; объект опыта и науки

Первая книга начинается с утверждения: Мир — мое представление. Шопенгауэр считает, что эта истина справедлива для всех живых существ, но лишь человек может привнести ее в сознание. Эта концепция мира как осознанного представления о мире есть отправная точка философского духа.

Я могу быть уверен единственно только в том, что «не знаю ни Солнца, ни Земли, а знаю только глаз, который видит это Солнце, руку, которая осязает Землю…» Иначе говоря, человек знает, что «окружающий его мир существует только как представление, т. е. по отношению к другому, к представляющему, который есть он сам». Это представление о мире выражает все виды любого возможного и мыслимого в мире опыта. Речь идет о понятии более общем, чем понятия времени, пространства и причинности.

«Если каждая из этих форм, которые мы постигли как отдельные виды закона основания, имеет значение лишь для отдельного класса представлений, то, напротив, распадение на объект и субъект служит общей формой для всех этих классов, той формой, в которой вообще только возможно и мыслимо любое представление, каким бы оно ни было — абстрактным или интуитивным, чистым или эмпирическим».

Согласно Шопенгауэру, «…все, существующее для познания, следовательно, весь этот мир, — лишь объект по отношению к субъекту, созерцание созерцающего, одним словом, представление». Этот закон относится не только к настоящему, но и к прошедшему и будущему. Познание проходит через взгляд, которым субъект смотрит на мир.

Каков же этот субъект?

«То, что все познает и никем не познается, есть субъект. Он, следовательно, носитель мира, общее, всегда предпосылаемое условие всего являющегося, всякого объекта; ибо только для субъекта есть все, что есть. Таким субъектом каждый находит самого себя, но лишь поскольку он познает, а не поскольку он объект познания. Объект — уже его тело, которое мы поэтому, с этой точки зрения, называем представлением. Ибо тело — объект среди объектов и подчинено законам объектов, хотя оно — непосредственный объект».

Как и всякий объект созерцания, тело (автор подробно разбирает его свойства как объекта особого опосредования) действительно подчиняется формальным условиям мысли, времени и пространства. Это порождает множественность в представлениях: Шопенгауэр различает интуитивные представления, условиями которых являются время, пространство и причинность (интуитивный разум) и абстрактные представления, или понятия (рассудок). Общее у них то, что представление есть встреча субъекта и объекта.

Для Шопенгауэра материя есть причинность, также, как и закон опыта. В этом смысле всякая интуиция является интеллектуальной и «абсолютная истина состоит в прямой или непрямой связи с ней». Шопенгауэр связывает свою философию с трансцендентальным идеализмом Канта, считая, что доводит его критику до логического завершения.

Книга вторая: Мир как воля

Первое размышление: объективация воли

Если я признаю, что мир есть мое представление, то следует признать и то, что «мир есть моя воля». Воля открывается внутренним опытом моего тела, отличным от самого тела, которое есть лишь один из многих объектов представления. Мое тело, в котором я существую в мире, проявляется как тождественное мне, субъекту познания. Это расширенное толкование понятия воли предполагает, что она — не только психологическое качество человека.

«Каждый истинный акт его воли сразу же и неминуемо есть движение его тепа; он не может действительно желать этот акт, не воспринимая одновременно, что этот акт являет себя как движение тела. Действие тела — не что иное, как объективированный, то есть вступивший в созерцание акт воли… Все тело — не что иное, как объективированная, то есть ставшая представлением, воля; воля — познание тела a priori, а тело — познание воли a posteriori».

«Познающий субъект именно благодаря этому особому отношению к собственному телу, которое вне этого отношения для него только представление, подобно всем другим, есть индивид».

Шопенгауэр настаивает на примате бессознательной воли над сознательным интеллектом: «Воля есть сущность человека, а интеллект — ее проявление». Воля, определяемая рационально, есть не что иное, как высшая степень, расцвет воли, являющейся сущностью всех живых тел в лестнице животных тел, более того, ее следует признать сущностью даже сырой материи. Единая в самой себе, эта воля объективируется в природе, начиная от элементарной физической силы и кончая жизненной силой. Но в этом не следует видеть никакого плана, который свидетельствовал бы о божественном разуме: воля утверждается абсурдно, не имея ни причины, ни цели.

Для Шопенгауэра вещь в себе остается непознаваемой: термин «воля», обозначающий феномен, наиболее близко нам знакомый, позволяет лишь мыслить о ней в ее «объективности». Но «воля как вещь в себе полностью отличается от своего явления и совершенно свободна от всех его форм, которые она принимает только в своем проявлении».

Или, в другой формулировке:

«Воля там, где ее озаряет познание, всегда знает, чего она хочет теперь, чего она хочет здесь, но никогда не знает, чего она хочет вообще; каждый отдельный акт имеет цель, но общее воление ее не имеет. Единственное самопознание воли в целом — это представление в целом, весь созерцаемый мир. Он — ее объектность, ее откровение, ее зеркало».

Книга третья: О мире как представлении

Второе размышление: представление, независимое от закона основания. Платоновская идея. Объект искусства

Различные проявления единой воли, степени ее объективации, природные силы, виды животных, человеческие индивидуальности следует отождествить с «идеями» Платона или «вещью в себе» Канта, рассматриваемыми как формы, находящиеся вне пространства и времени, а значит, независимые от принципов разума:

«Время, пространство и причинность — такие свойства нашего интеллекта, в силу которых единое, собственно, Имеющееся существо каждого рода, представляется нам множеством однородных, постоянно вновь возникающих и гибнущих существ в бесконечной последовательности. Восприятие вещей посредством такого устройства нашего интеллекта и соответственно ему — восприятие имманентное; напротив, то, которое осознает, как происходит это восприятие, — трансцендентальное. Его достигают in abstracto посредством критики чистого разума, ноге виде исключения оно может возникнуть и интуитивно».

Так происходит в эстетическом опыте, который рассматривается в третьей книге. В этом виде опыта каждый человек способен подняться до незаинтересованного созерцания идей.

Созерцание приостанавливает, по крайней мере временно, примат воли к жизни. Эстетическое наслаждение порождается упражнением способности к познанию, освобожденной от обслуживания воли и ставшей созерцанием чистого объекта чистым субъектом:

«Возможный переход от обычного познания отдельных вещей к познанию идеи происходит внезапно, когда познание вырывается из служения воле, и субъект именно вследствие этого перестает быть только индивидуальным и есть теперь чистый, безвольный субъект познания, который уже не следит, согласно закону основания, за отношениями, а покоится и растворяется в устойчивом созерцании предстоящего Факта вне его связи с какими-либо другими объектами».

И далее: «Индивид как таковой познает только отдельные вещи; чистый субъект познания — только идеи». Познание в созерцании дает доступ к идеям, тогда как дискурсивное, или абстрактное, познание руководимо принципом разума. Эти два вида познания диаметрально противоположны.

Художник обладает исключительной способностью к созерцанию; его гений представляет собой своего рода избыток этой способности, родственной безумию.

«Редко встречается соединение подлинной гениальности с преобладающей разумностью; напротив, гениальные индивиды часто подвержены сильным аффектам и действию неразумных страстей. Весьма энергичное воздействие [созерцания] настолько превосходит бесцветные понятия, что уже не они, а это воздействие влечет за собой поступки, которые именно поэтому и становятся неразумными. Они в разговоре думают не столько о человеке, с которым они беседуют, сколько о предмете беседы, который живо преподносится им. Гениальность и безумие имеют точку соприкосновения, в которой они близки друг другу и даже переходят друг в друга».

Гений освобождается от власти принципа разума. Он познает Идеи и сам становится, «познавая их, коррелятом идеи, следовательно, уже не индивидом, а чистым субъектом познания». Но, добавляет Шопенгауэр, все люди способны пережить этот опыт, во всяком случае до определенной степени, «в противном случае они не смогли бы наслаждаться произведениями искусства». Чувство прекрасного и возвышенного предполагает наличие этой способности. Гений идет дальше в познании этого рода, поскольку он способен, восприняв Идею, преобразовать ее, сделать видимой в своей работе: «Художественное произведение — лишь средство облегчить познание идеи». Художник познает уже не действительность, а лишь идею. Он стремится воспроизвести в своем произведении лишь чистую идею. Он отличает ее от действительности:

«Художник, который познал только идею, вне действительное-ти, воспроизводит в своем творении чистую идею, выделяет ее из действительности, устраняя все мешающие этому случайности. Художник заставляет нас смотреть на мир его глазами. То, что его глаза таковы, что он познает сущность вещей вне всех их отношений, — это дар, которым обладает гений, врожденная способность».

В эстетическом созерцании соединяются, таким образом, с одной стороны, познание объекта как идеи, а с другой — сознание того, кто познает, то есть чистого познающего субъекта.

Когда человек руководствуется в жизни лишь волей, он испытывает потребности и желания, которые никогда не удовлетворяются. Но познание идеи:

«это как чистое созерцание, как способность раствориться в созерцании, потеряться в объекте, забыть об индивидуальности, как отказ от способа познания, следующего закону основания и постигающего только отношения… Субъект и объект уже находятся вне потока времени и всех других отношений».

Затем Шопенгауэр развивает эту концепцию, иллюстрируя ее примерами, взятыми из различных жанров искусств. Он показывает природу чувства возвышенного, а затем чувства прекрасного:

«Называя предмет прекрасным, мы выражаем этим, что он — объект нашего эстетического созерцания; это имеет двоякое значение: с одной стороны, что видение этого предмета делает нас объективными, то есть что, созерцая его, мы сознаем себя уже не индивидом, а чистым, свободным от воли субъектом познания; с другой — что мы познаем в предмете не отдельную вещь, а идею».

Шопенгауэр рассматривает различные виды изящных искусств, показывая их специфические связи с эстетическим наслаждением: архитектуру, скульптуру, живопись…

«…Объект искусства, изображение которого — цель художника и познание которого, следовательно, должно предшествовать его творению, как зародыш и источник, есть идея.» И далее: «Идея вполне созерцательна и, хотя представляет бесконечное множество отдельных вещей, вполне определенна»,

Хотя в поэзии слова «непосредственно передают лишь абстрактные понятия, тем не менее очевидно намерение заставить слушателя созерцать в этих словах, представляющих понятия, идеи жизни». Шопенгауэр ставит автобиографию выше грандиозных исторических эпопей, в которых не находится места описаниям психологии. Идею легче отразить в биографическом произведении. Высшая форма поэзии — трагедия как выражение человеческой судьбы.

Музыка имеет еще большее значение, поскольку она выражает не идеи, а непосредственно саму волю к жизни:

«Музыка, обходя идеи и будучи независима также от явленного мира, полностью этот мир игнорирует… Музыка — такая же непосредственная объективация и отражение всей воли, как и сам мир, как идеи, явление которых во множественности составляет мир отдельных вещей. Следовательно, музыка в отличие от других искусств — отнюдь не отражение идей, а отражение самой воли, объектностью которой служат и идеи…»

Эта часть завершается заключением, в котором Шопенгауэр описывает восторг художника при созерцании воли в ее объективации.

Книга четвертая: О мире как воле

Второе размышление: при достигнутом самопознании утверждение и отрицание воли к жизни

В этой книге излагается философия «практической жизни». Но автор не выдвигает никакого нравственного императива:

«Философия всегда носит теоретический характер, так как, каким бы ни был непосредственный предмет ее исследования, ей свойственно только рассматривать и изучать, а не предписывать».

«Добродетели не учат так же, как не учат гениальности. Для добродетели понятие столь же бесплодно, как для искусства, и может служить лишь орудием».

Шопенгауэр отличается некоторым пессимизмом. В свете метафизики воли человеческий опыт открывает нам, что основу всякой жизни составляет страдание: «…Постоянное страдание есть существенное свойство жизни», или еще:

«Жизнь — это море, полное рифов и водоворотов; человек в силу осторожности и благоразумия их избегает и все же знает, что, даже если ему благодаря своим энергии и умению удастся проскользнуть меж ними, он все равно будет постепенно продвигаться к великому, полному, неизбежному и непоправимому кораблекрушению; что он идет курсом но направлению к собственной гибели, к смерти».

Шопенгауэр приводит множество примеров страдания: тщетность желаний, без конца появляющихся вновь и вновь, скука как основное человеческое чувство. По мнению философа, на уровне индивида утверждение воли к жизни выражается прежде всего в эгоизме и несправедливости. Эгоизм, просвещенный разумом, может подняться над несправедливостью и создать государство и право. Но понятие безусловного долга внутренне противоречиво, и добродетель может основываться лишь на созерцании идентичности воли во мне и в другом, на сострадании. Выйдя за рамки справедливости и сострадания и придя к наивысшему осознанию самой себя, воля самоуничтожается. Когда остается лишь знание, воля исчезает. Самоотрицание воли происходит не в акте самоубийства, — в нем все еще проявляется воля к жизни, — но в аскетизме. Хотя Шопенгауэр и атеист, но проблемы святости, освящения страданием, блаженства смерти все же ему близки. Единственным актом свободной воли может быть лишь освобождение от мира явлений. Здесь очевидно влияние индуизма, заметное место в котором занимает понятие нирваны. Книга завершается размышлением о том состоянии, в котором человек доходит до полного отрицания собственной воли (экстаз, наслаждение, озарение, единение с Богом) и Идею которого невозможно передать другому:

«То, что остается после полного устранения воли для всех тех, кто еще преисполнен ею, в самом деле ничто. Но и наоборот: для тех, чья воля обратилась и пришла к отрицанию себя, этот наш столь реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями — ничто».

Предисловие к первому изданию.

Три, предъявляемые к читателю этой книги требования, состоят в следующем:

1. прочесть книгу дважды, дабы яснее уловить главную идею и взаимосвязь всех частей.

До ознакомления с книгой прочесть введение к ней, написанное пятью годами ранее, “О четверояком корне достаточного основания”, дабы осознать, что этот закон есть основная форма, в которой всюду познаётся всегда обусловленный субъектом объект.

3. быть знакомым с главными произведениями Канта, служащими для этой книги исходным пунктом.

Предисловие ко второму изданию.

Следует обратиться к кантовским истокам и отвлечься от пустословной гегельянщины, которая заразила умы большинства профессоров философии.

Предисловие к третьему изданию.

Были сделаны добавления, общим числом 136 страниц.

Книга первая. МИР КАК ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

Первое размышление. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, ПОДЧИНЁННОЕ ЗАКОНУ ОСНОВАНИЯ: ОБЪЕКТ ОПЫТА И НАУКИ. §§1-16

“Мир - моё представление”; - такова истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может привести её в рефлективное, абстрактное сознание, тогда у него возникает философское мышление. Окружающий человека мир существует только как представление, то есть по отношению к другому, представляющему, который есть он сам. Эта априорная истина есть выражение всякого возможного и мыслимого опыта.

То, что всё познаёт и никем не познаётся есть субъект. Он есть общее, всегда предпосылаемое условие всего являющегося, всякого объекта, ибо только для субъекта есть всё, что есть. Таким субъектом каждый находит самого себя, поскольку он познаёт. Его тело - уже объект, хотя и первичный, непосредственный. Субъект никогда не пребывает в формах познания, во времени и пространстве, благодаря которым существует множественность, мы никогда его не познаем.

Итак, мир как представление имеет две существенные, неотделимые половины: объект (его форма - пространство и время, а посредством них - множественность) и субъект. Эти половины нераздельны для мысли, каждая из них обладает значением и бытием лишь посредством другой. Они непосредственно ограничивают друг друга, там где кончается объект, начинается субъект и наоборот.

Все наши представления делятся на интуитивные и абстрактные. Абстрактные представления - понятия, способность к их образованию - разум. Интуитивные представления образуются благодаря созерцанию, его формы - пространство, время и причинность. В отношении причинности могут находиться только объекты, но между субъектом и объектом не может существовать отношения причины к действию. Между субъектом и объектом нет вообще никакого отношения, они уже предшествуют в качестве первых условий всякому познанию. Поэтому спор о оеальности внешнего мира, спор между догматизмом и идеализмом, оказывается нелепым.

В этой первой книге мы рассматриваем всё лишь как представление, как объект для субъекта. Тело для нас - непосредственный объект, то представление, которое служит субъекту исходной точкой познания, доставляет ему первые данные. Но только рассудок делает возможным созерцание, ибо только для рассудка существует закон причинности, только он познаёт переход от действия к причине и от причины к действию. Рассудок имеет только одну функцию - непосредственное познание отношения причины к действию и созерцание, таким образом, действительного мира. Деятельность рассудка не рефлективна, он склонен обманываться видимостью (напр. палка, погружённая в воду, кажется согнутой), тогда на помощь ему приходит разум, который не созерцает, но знает. От непосредственного созерцания рассудка мы переходим к абстрактным дискурсивным понятиям разума, которые получают всё своё содержание только от созерцательного познания и в сооотнесении с ним. Способность к образованию абстрактных понятий, способность к рефлексии - единственное, что отличает человека от животных. Разум, как и рассудок, имеет одну функцию - образование понятия. Понятия можно только мыслить, но не созерцать, они не могут быть предметом опыта. Но они всё же находятся в необходимом отношении к созерцаниям, без которых они были бы ничем, это отношение составляет всю их сущность и бытие. Понятия поэтому уместно назвать представлениями представлений. Понятия могут быть абстрактными и конкретными в зависимости от непосредственности их отношения к созерцаниям. Абстрактные: добродетель, исследование, начало; конкретные: лошадь, камень, человек. (далее речь долго идёт о соотношении понятий с использованием кругов Эйлера).

Как же достигается достоверность, как обосновываются суждения? Совершенно чистое познание разума существует только в четырёх законах: тождества, противоречия, исключённого третьего и достаточного основания. Логика может считаться наукой чистого разума, во всех остальных науках разум получает содержание из созерцательных представлений. Знание - абстрактное сознание, фиксирование в понятиях разума того, что познано иным образом. Содержание наук - это отношение явлений мира друг к другу по закону основания. Выявление этого отношения называется объяснением. Именно то, что науки кладут в основу своих объяснений, составляет подлинную проблему философии, которая начинается там, где кончаются науки. Философия есть самое общее знание и её положения не могут быть выведены из другого, более общего знания. Философия должна быть абстрактным выражением сущности всего мира как в целом, так и во всех его частях.

Разум основывается на данных рассудка и имеет воспроизводящую и сохраняющую, а не самопорождающую природу, поэтому практический разум, в зависимости от воспринятой максимы, может соединяться как с добром, так и со злом. (страдание всегда возникает из несоответствия того, что мы требуем, и того, что нам даётся).

Книга вторая. МИР КАК ВОЛЯ.

Первое размышление. ОБЪЕКТИВАЦИЯ ВОЛИ. §§17-29.

Теперь нам особенно важно прояснить содержание созерцательного представления, без которого, как уже было выяснено, невозможно ни одно абстрактное понятие. Действительно ли мир есть не что иное как представление, не является ли он тогда призрачным миражом, недостойным нашего внимания, или же он ещё нечто другое помимо этого? Этот искомый смысл мира никогда не был бы достигнут, если бы исследователь был только познающим субъектом, но ведь он и сам коренится в этом мире в качестве индивида, то есть его познание полностью опосредовано его телом. Субъекту познания его тело дано двумя совершенно разными способами: прежде всего как представление в созерцании рассудка, как объект среди объектов, подчинённый их законам; но вместе с тем и иным образом - как воля. Каждый истинный акт его воли есть неминуемо и движение его тела - акт воли и действие тела - не два различных состояния, связанных отношением причины и действия, они одно и то же, только данное двумя различными способами: в созерцании для рассудка и непосредственным. Действие тела есть объективированный, то есть вступивший в созерцание, акт воли. Воление и действие различны только в рефлексии, в действительности они составляют одно. Знание, которое у меня есть о моей воле, неотделимо от знания о моём теле. Я познаю мою волю не как единство, а только в отдельных актах, действиях моего тела. Без тела я не могу представить себе мою волю. Знание о сущности и действиях нашего собственного тела является для нас ключом к пониманию сущности каждого явления в природе, поэтому мы признаём, что они также суть представления и, по своей внутренней сущности, воля. Никакой другой вид бытия или реальности мы не можем приписать телесному миру, ибо кроме воли и представления мы ничего не знаем.

Акты воли, проявляющиеся в действиях тела, имеют своё основание вне себя, в мотивах. Но эти мотивы определяют только то, что я хочу в это время, на этом месте, при этих обстоятельствах, но не то что я вообще хочу, то есть не определяют максиму воли. Поэтому воление не может быть объяснено из мотивов, они служат лишь поводом, по которому воля себя обнаруживает, сама же воля находится вне законов мотивации. Воля проявляется не только в продуманных действиях человека, в инстинктах живых существ, но и в слепой силе неживой природы, в космических законах; различие при этом заключается лишь в степени проявления и не касается самого проявляющегося. Вещь в себе - только воля, объектностью которой служит всякое представление. Воля не может стать объектом для субъекта, она совершенно свободна от своего явления, а соответственно и от пространства, времени и причинности. Воля безосновна, и этому не противоречит тот факт, что действия человека не свободны, ведь индивид есть не воля, а лишь явление воли и в качестве такового уже детерминирован. Воля не знает множества, она едина, поэтому множество вещей в пространстве и времени, которые в своей совокупности составляют объектность воли, её саму не затрагивает, она остаётся неделимой. Не может быть меньшая часть воли в камне и большая в человеке, так как отношение части и целого принадлежит исключительно пространству и теряет свой смысл как только мы отказываемся от этой формы созерцания.

Низшие ступени объективации воли - наиболее общие силы природы, являющие себя в материи, это твёрдость, текучесть, электричество, магнетизм и. т. п. На высших ступенях объективации воли мы обнаруживаем значительные проявления индивидуальности человеческих характеров. Мотивы определяют не характер человека, а лишь проявление его характера, действия, внешний облик его жизни, а не её внутреннее значение и содержание. (Почему один человек зол, а другой добр, не зависит от мотивов и внешнего воздействия и необъяснимо, но проявляет ли злой человек свою злобу в мелочных проделках или в угнетении целых народов - это зависит от обстоятельств).

Все проявления воли постоянно борются друг с другом, мы это можем обнаружить в материи как силу отталкивания и притяжения, в растительном и животном мире как постоянную борьбу между видами и отдельными особями, в человеческом сообществе как соперничество во всех его формах. Эта борьба не касается самой единой воли, а служит только способом объективации.

Познание, созерцательное и разумное, также относится к высшим ступеням объективации воли, выступает средством для сохранения индивида и рода. Воля там, где её озаряет познание, всегда знает, чего она хочет теперь, здесь, но никогда не знает, чего она хочет вообще; каждый отдельный акт имеет цель, но общее воление её не имеет. Единственное самопознание воли в целом - это представление в целом, весь созерцаемый мир.

Книга третья. О МИРЕ КАК ПРЕДСТАВЛЕНИИ.

Второе размышление. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, НЕЗАВИСИМОЕ ОТ ЗАКОНА ОСНОВАНИЯ: ПЛАТОНОВСКАЯ ИДЕЯ: ОБЪЕКТ ИСКУССТВА.

§§30-52.

Кантовская вещь в себе и платоновская идея оказываются ни чем иным как волей, что показывает предыдущее рассмотрение. Время, пространство и причинность - такие свойства нашего интеллекта, в силу которых единое представляется нам множеством однородных, постоянно вновь возникающих и гибнущих существ в бесконечной последовательности. Поскольку мы в качестве индивидов не имеем другого познания, кроме подчинённого закону основания, а эта форма познания исключает познание идей, то к этой форме познания можно подняться лишь благодаря происходящему в субъекте изменению - субъект, познавая идею, уже не индивид. Этот переход от обычного познания отдельных вещей к познанию идеи возможен лишь в виде исключения, когда субъект перестаёт следить, согласно закону основания, за отношениями, а растворяется в устойчивом созерцании предстоящего объекта вне его связи с другими объектами. Когда мы отдаёмся всей мощью нашего духа созерцанию, то мы полностью теряемся в предмете созерцания, будь то пейзаж, дерево, скала, мы уже не можем отделить созерцающего от созерцания, они сливаются в единое целое. Познаётся уже не отдельная вещь как таковая, а идея, вечная форма, непосредственная объектность воли на данной ступени, а познающий уже не индивид, а чистый субъект познания. Это познание - искусство, творение гения. Оно воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи, существенное и постоянное во всех явлениях мира, в зависимости от материала, в котором оно это воспроизводит это избразительное искусство, поэзия или музыка. Искусство - способ созерцания вещей независимо от закона основания. Способность познавать независимо от закноа основания должна быть присуща всем обычным людям в различной степени, иначе мы не могли бы наслаждаться произведениями искусства, созданными избранными гениями. Преимущество гения состоит только в более высокой степени и большей длительности такого способа познания, что позволяет ему сохранить познанное в своём творении. Для подобного созерцания необходимо преобладание познания над волением, следует забыть о страдании, о неудовлетворённости, из которого только и происходит воление как стремление избавиться от страдания, и полностью раствориться в созерцании. Поэтому крайне значительна та доля, которая принадлежит в эстетическом наслаждении освобождению познания от служения воле, забвению своего Я как индивида и возвышению сознания до чистого и независимого субъекта познания. Подобное созерцание можно назвать возвышенным, противоположность ему - прелестное, наслаждение прекрасным как развлечением, удовлетворение стремления своей воли. (Напр. , натюрморты нидерландских художников, возбуждающие аппетит своим обманчивым сходством с настоящими фруктами).

Зодчество. Материя как таковая не может быть выражением идеи. Зодчество доводит до ясной созерцаемости некоторые из тех идей, которые представляют собой самые низкие ступени объектности воли, именно тяжесть, сцепление, косность, твёрдость и. т. п.

Живопись. Живопись изображает в своей созерцательности идею, в которой воля достигает высшей степени своей объективации. Степень созерцаемой идеи зависит от тематики живописи: изображение растений, животных и, наконец, человека, историческая живопись. Нельзя одобрить искусство, которое намеренно предназначено для выражения некоего понятия - аллегорию, ибо идея в искусстве должна непосредственно выражать себя, не нуждаясь в иных посредниках.

Поэзия. И её цель - открывать созерцание идей, хотя слова и передают лишь абстрактные понятия, тем не менее очевидно намерение заставить слушателя созерцать в этих словах идеи жизни, что возможно только при помощи его собственной фантазии. Совершенно особое вспомогательное свойство поэзии - ритм и рифма.

Музыка. Точка соприкосновения музыки с миром, который она изображает, таится очень глубоко. Музыка - такая же непосредственная объективация и отражение всей воли, как и сам мир, как идеи, явление которых во множественности составляет мир отдельных вещей. Музыка, в отличие от других искусств не отражение идей, а отражение самой воли, поэтому действие музыки значительно сильнее действия других искусств, они говорят только о тени, она же - о существе. Низкие тона гармони, бас, - низшие ступени объективации воли, неорганическая природа. Голоса, близкие к басу - растительное и животное царства. Верхний, ведущий мелодию голос - высшая ступень объективации воли - осмысленная жизнь человека.

Книга четвёртая. О МИРЕ КАК ВОЛЕ.

Второе размышление. ПРИ ДОСТИГНУТОМ САМОПОЗНАНИИ УТВЕРЖДЕНИЕ И ОТРИЦАНИЕ ВОЛИ К ЖИЗНИ. §§53-71.

В последней части нашего исследования речь пойдёт о человеческих поступках. Мы не будем говорить о безусловном долженствовании и о законе свободы, поскольку это явное противоречие - называть волю свободной и в то же время предписывать ей законы, по которым она должна желать. Мы стремимся лишь к тому, чтобы истолковать и объяснить чел. деятельность как раньше мы стремились истолковать другие явления мира.

В мире как представлении перед волей возникло зеркало, в котором она узнаёт себя со всё возрастающей степенью отчётливости и полноты, высшая из которых есть человек, но завершённое своё выражение его сущность получает лишь в связном ряде его действий, сознательное единение которых делает возможным разум. Жизнь есть объектность воли, неотделимая от неё, пока есть воля, будет и жизнь, и мир. Правда индивид возникает и гибнет, но индивид - только явление, подчинённое закону основания, жизнь же продолжается. Жизнь есть не что иное, как постоянное изменение материи прри прочной устойчивости формы: именно это и есть преходящесть индивидов при неизменности рода. Смерть - это сон, в котором индивидуальность забывается; всё остальное вновь пробуждается, вернее, остальное и не впадало в сон.

Форма проявления воли - лишь настоящее, но не будущее и прошлое, которые находятся только в познании. Каждый человек преходящ только как явление, а как вещь в себе, воля, безвременен, бесконечен. В смерти мы боимся не страданий, ибо они стоят по сю сторону смерти, а уничтожения индивидуальности.

Воля свободна; это понятие свободы негативно, ибо оно означает только отрицание необходимости. Здесь проявляется истинная диалектика: каждая вещь как объект, представление, несомненно необходима, но как воля она свободна. Как каждая вещь в природе имеет свои силы и качества, человек имеет свой характер, в соответствии с которым мотивы с необходимостью вызывают его поступки. Личность никогда не свободна, поскольку она имеет форму объекта и подчиняется закону основания. Решение собственной воли не детерминировано лишь для её зрителя, то есть для собственного интеллекта, для субъекта познания, само же по себе и объективно решение при каждом выборе детерминировано и необходимо. Поэтому познающему интеллекту лишь кажется, что при данном выборе возможны два противоположных решения; при данном характере и данных мотивах возможно лишь одно необходимое решение. При одинаковых обстоятельствах человек не может действовать так или иначе, ибо для этого должна измениться его воля.

Жизнь по существу всегда есть страдание. Существование человека есть вечное низвержение настоящего в мёртвое прошедшее, вечное умирание, жизнь нашего тела есть постоянно задерживаемая смерть, деятельность наешго духа есть постоянно отодвигаемая скука. Жизнь большинства людей - только постоянная борьба за существование, сопровождаемая уверенностью в том, что она в конце концов будет потеряна. Желание есть по своей природе страдание, достижение скоро порождает пресыщение, желание скоро принимает новую форму. Беспрестанные усилия устранить страдание приводят лишь к тому, что оно меняет свой облик. Счастье всегда негативно, а не позитивно по своей природе - оно есть временное устранение страдания, поскольку сущность человека - воля - есть стремление без цели и без конца.

Первое простое утверждение воли к жизни есть утверждение собственного тела вплоть до отрицания той же воли, проявляющейся в другом индивиде. Индивид уничтодает или увечит чужое тело, или заставляет силы чужого тела служить своей воле. Это спокон века ясно сознавалось и обозначалось словом не-право, которое совершается либо насилием, либо хитростью. (Временное, светское, правосудие направлено лишь на настоящее и уступает в силе правосудию вечному.)

Следует определить такие понятия как добро и зло, хорошее и плохое. Хорошее обозначает соответствие объекта какому-либо определённому стремлению воли. Хорошим мы называем всё, что именно таково, как мы желаем. Поэтому всякое добро относительно, ибо его сущность только в отношении к жаждущей воле. Таким образом, абсолютное благо - противоречие, так как конечное удовлетворение воли немыслимо. Поэтому посредством морали и абстрактного познания не может быть создана истинная добродетель, она должна возникнуть из интуитивного познания, которое видит в чужом существе то же существо, что находится в нём самом, то есть волю. Добродетельный человек - человек, сознающий, что все индивиды, как и он сам, есть проявление одной и той же воли; таковое сознание необходимо умаляет в нём эгоизм, и осуществление своих и чужих желаний становится для него одинаково равноправным. Из этого же источника возникает и отрицание воли к жизни. Тот, кто прозревает волю как целое, объемлющее всех индивидов, видит себя сразу во всех местах, его воля изменяется, она уже не утверждает больше свою, отражющуюся в явлении, сущность, она отрицает её. Человек перестаёт что-либо хотеть, остерегается привязывать свою волю к чему-нибудь, стремится утвердить в себе величайшее равнодушие ко всем вещам. Примеры этому: буддийские и христианские аскеты. Они заняты постоянной борьбой на пути сокрушения воли посредством отказа от приятного и стремления к неприятному, добровольного покаяния и самоистязания. Этого можно достичь двумя путями: теоретическим познанием страдания и непосредственным испытыванием страдания. (Самоубийство, напротив, есть не отрицание воли к жизни, а её решительное утверждение: самоубийца любит жизнь, он недоволен только условиями, при которых она ему дана, поэтому он отказывается не от воли к жизни, а от самой жизни, уничтожая её единичное проявление.)

Вместе с этим свободным отрицанием, отказом от воли, упраздняются и все её явления, все ступени объектности, простанство и время, субъект и объект. Нет воли, нет представления, нет мира. Перед нами остаётся только ничто. Для тех немногих, чья воля пришла к отрицанию себя, этот наш столь реальный мир - ничто.

Мир как воля и представление Артур Шопенгауэр

(Пока оценок нет)

Название: Мир как воля и представление
Автор: Артур Шопенгауэр
Год: 2016
Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная образовательная литература, Зарубежная публицистика, Публицистика: прочее, Философия

О книге «Мир как воля и представление» Артур Шопенгауэр

Арту́р Шопенга́уэр – известнейший немецкий философ-пессимист, мизантроп, мыслитель иррационализма. Он был увлечен мистикой, высоко ценил работы Канта. Являлся поклонником немецкого романтизма и неутомимым критиком Фихте и Гегеля. Ему удалось произвести метафизический анализ воли. Именно им впервые был употреблен термин — человеческая мотивация. Выходец из образованнейшей семьи, он не мыслил свою жизнь без чтения книг. Это подтверждают и его слова: «Не будь на свете книг, я давно пришёл бы в отчаяние…». Его библиотека насчитывала 1375 книг. Обладая медицинским и философским образованием, черпая знания из источников, он всегда придерживался правила, что читая надо думать. Был ярым приверженцем самостоятельного мышления. Арту́р Шопенга́уэр — великий человек с великим идеями и великим результатом.

«Мир как воля и представление» — это его главное детище и основной философский труд, комментированием и популяризацией которого, он занимался всю свою жизнь. Автор для повествования, использует необычный афористичный стиль письма, который в свое время оказал влияние на его именитых последователей. Впервые на русский язык она была переведена в 1903 году Юлием Исаевичем Айхенвальдом – известным литературным критиком того времени. В своей книге Шопенга́уэр полностью излагает свое учение и видение устройства мира. По его мнению, жизнь человека не несет в себе ценностей. Да и наш с Вами мир – самое худшее, что вообще есть. В книге он предлагает свою версию человечеству, которая принимается далеко не всеми. Он утверждает, что человеком движут ЖЕЛАНИЯ и ВОЛЯ. Они взаимо-дополняют друг друга, провоцируя человека к продолжению жизни. И этот цикл непрерывен и бесконечен, потому что человек не может никогда насытиться своими желаниями.

«Мир как воля и представление» Арту́р Шопенга́уэр – это необычные философские идеи, которые в последствии нашли свое применение в психоанализе, изучение структуры языка, теории эволюции и многочисленных философских направлениях. Познакомившись с ней, Вы сможете открыть для себя много нового, необычного и интересного, понять мышление великих людей и согласиться или не согласиться с идеями философа. Ведь философия – это размышления. Так попробуйте быть философом сегодня, чтобы понять философов из прошлого.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Мир как воля и представление» Артур Шопенгауэр в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Мир как воля и представление» Артур Шопенгауэр

Индивидуум ничего не мог бы узнать о сущности мира, данного ему лишь как представление, если бы ему не было свойственно познавание, с помощью которого он узнает, что Вселенная, бесконечно малую часть коей он сам составляет, одинакова по качеству с этой малой частью, близко известной ему как его внутренний мир. Таким образом, его собственное я дает ему ключ к разгадке мира.

Люди подобны заведенным часовым механизмам, которые идут, сами не зная для чего; всякий раз, когда зачат и рожден новый человек, опять заводятся часы человеческой жизни, чтобы нота в ноту и такт за тактом, с незначительными вариациями, повторить шарманочную пьесу, уже игравшуюся бесчисленное число раз. Каждый индивид, каждый человеческий лик и жизненный путь - лишь еще одно быстротечное сновидение бесконечного духа природы, вечной воли к жизни, лишь еще один мимолетный образ, который дух, играя, рисует на своем бесконечном свитке - пространстве и времени, сохраняя его нетронутым на исчезающе малый миг, а затем стирая, чтобы дать место новым образам. Тем не менее - и в этом заключается страшная сторона жизни - за каждый из этих мимолетных образов, за каждую из этих нелепых причуд вся воля к жизни, во всей своей напряженности, должна платить многочисленными, глубокими страданиями и напоследок горькой смертью, долго грозившей и наконец пришедшей. Вот почему вид трупа внезапно делает нас серьезными.

Артур Шопенгауэр – немецкий философ-иррационалист. Учение Шопенгауэра, основные положения которого изложены в труде «Мир как воля и представление» и других работах, часто называют «пессимистической философией». Считал человеческую жизнь бессмысленной, а существующий мир – «наихудшим из возможных миров». Мир по Шопенгауэру – это «арена, усыпанная угольями», через которую человеку предстоит пройти. Движущая сила всего – воля к жизни, порождающая желания. Но даже если желания удовлетворены, человек не способен испытывать счастье, вместо этого его ждут пресыщение и скука, а затем новые желания и страдания. Оригинальные идеи Шопенгауэра получили развитие в различных сферах общественной и научной мысли. Его взгляды повлияли на психоанализ и теорию эволюции, на различные направления философии и изучение структуры языка. Первый перевод труда Шопенгауэра на русский язык был выполнен в 1903 году литературным критиком Юлием Исаевичем Айхенвальдом, который называл себя критиком-импрессионистом и пользовался большим уважением в литературных кругах. Благодаря переводам Юлия Айхенвальда нам доступны все основные работы Артура Шопенгауэра. Как и другие книги серии «Великие идеи», книга будет просто незаменима в библиотеке студентов гуманитарных специальностей, а также для желающих познакомиться с ключевыми произведениями и идеями мировой философии и культуры.

Из серии: Великие идеи

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мир как воля и представление (Артур Шопенгауэр) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

О мире как представлении

Предисловие к первому изданию

Я хочу объяснить здесь, как следует читать эту книгу, для того чтобы она была возможно лучше понята. То, что она должна сообщить, заключается в одной единственной мысли. И тем не менее несмотря на все свои усилия я не мог найти для ее изложения более короткого пути, чем вся эта книга.

Я считаю эту мысль тем, что очень долго было предметом исканий под именем философии, что именно поэтому людьми исторически образованными было признано столь же невозможно найти, как и философский камень, хотя уже Плиний сказал им: «Сколь многое считают невозможным, пока оно не осуществится».

Смотря по тому, с какой из различных сторон рассматривать эту единую мысль, она оказывается и тем, что назвали метафизикой, и тем, что назвали этикой, и тем, что назвали эстетикой. И, конечно, она должна «быть всем этим», если только она действительно есть то, за что я ее выдаю.

Система мыслей должна постоянно иметь связь архитектоническую, то есть такую, где одна часть всегда поддерживает другую, но не поддерживается ею, где краеугольный камень поддерживает, наконец, всё части, сам не поддерживаемый ими, и где вершина поддерживается сама, не поддерживая ничего. Наоборот, одна-единственная мысль, как бы ни был значителен ее объем, должна сохранить совершенное единство. Если, тем не менее, в целях передачи она допускает разделение на части, то связь этих частей все-таки должна быть органической, то есть такой, где каждая часть настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается им, где ни одна не первая и не последняя, где вся мысль от каждой части выигрывает в ясности и даже самая малая часть не может быть вполне понята, если заранее не понято целое. Между тем книга должна иметь первую и последнюю строку, и потому в этом отношении она всегда остается очень непохожей на организм, как бы ни походило на него ее содержание: между формой и материей здесь, таким образом, будет противоречие.

Отсюда ясно, что при таких условиях для проникновения в изложенную мысль нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза, и притом в первый раз с большим терпением, которое можно почерпнуть только из благосклонного доверия, что начало почти так же предполагает конец, как конец – начало, и каждая предыдущая часть почти так же предполагает последующую, как последующая – первую. Я говорю «почти», ибо вполне так дело не обстоит, но честно и добросовестно сделано все возможное для того, чтобы сначала изложить то, что менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделано все, что может способствовать предельной отчетливости и внятности. До известной степени это могло бы и удаться, если бы читатель во время чтения думал только о сказанном в каждом отдельном месте, а не думал (что очень естественно) и о возможных оттуда выводах, благодаря чему, кроме множества действительно существующих противоречий мнениям современности и, вероятно, самого читателя, приходят еще много других, предвзятых и воображаемых. В результате возникает страстное неодобрение там, где пока есть только неверное понимание, тем менее признаваемое, однако, в качестве такового, что обретенная с трудом ясность слога и точность выражения, хотя и не оставляют сомнений в непосредственном смысле сказанного, но не могут одновременно обозначить и его отношений ко всему остальному. Поэтому, как я уже сказал, первое чтение требует терпения, почерпнутого из доверия к тому, что во второй раз многое или всё покажется совершенно в ином свете. Кроме того, серьезная забота о полной и даже легкой понятности при очень трудном предмете должна служить извинением, если кое-где встретится повторение. Уже самый строй целого – органический, а не похожий на звенья цепи – заставлял иной раз касаться одного и того же места дважды. Именно этот строй, а также очень тесная взаимосвязь всех частей не позволили мне провести столь ценимое мною разделение на главы и параграфы и принудили меня ограничиться четырьмя главными разделами – как бы четырьмя точками зрения на одну мысль. Однако в каждой из этих четырех книг надо особенно остерегаться, чтобы из-за обсуждаемых по необходимости деталей не потерять из виду главной мысли, к которой они принадлежат, и последовательного хода всего изложения. Вот первое и, подобно следующим, неизбежное требование, предъявляемое неблагосклонному читателю (неблагосклонному к философу, потому что читатель сам – философ).

«Жизнь коротка, а истина влияет далеко и живет долго: будем говорить истину »

Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось пятью годами раньше, под заглавием «О четверояком корне закона достаточного основания. Философский трактат». Без знакомства с этим введением и пропедевтикой решительно невозможно правильно понять настоящее сочинение, и содержание названного трактата настолько предполагается здесь повсюду, как если бы он находился в самой книге. Впрочем, если бы он не появился раньше ее на несколько лет, он не открывал бы моего главного произведения в качестве вступления, а был бы органически введен в его первую книгу, которая теперь, поскольку в ней отсутствует сказанное в трактате, являет известное несовершенство уже этим пробелом и постоянно должна восполнять его ссылками на упомянутый трактат.

Однако списывать у самого себя или кропотливо пересказывать еще раз уже высказанное однажды мне было бы столь противно, что я предпочел этот путь несмотря даже на то, что теперь я мог бы лучше изложить содержание своего раннего трактата и очистить его от некоторых понятий, вытекающих из моего тогдашнего чрезмерного увлечения кантовской философией, каковы, например, категории, внешнее и внутреннее чувство и так далее. Впрочем, и там эти понятия находятся еще только потому, что я до тех пор, собственно, никогда не погружался глубоко в работу над ними. Поэтому они играют побочную роль и совсем не касаются главного предмета, так что исправление таких мест в упомянутом трактате совершится в мыслях читателя само собой благодаря знакомству с «Миром как волей и представлением». Но только в том случае, если из моего трактата «О четверояком корне» будет вполне понятно, что такое закон основания и что он означает, на что распространяется и на что не распространяется его сила; если будет понято, что этот закон не существует прежде всех вещей и что весь мир не является лишь вследствие и в силу него, словно его королларий, и что, наоборот, закон основания не более, чем форма, в которой всюду узнается постоянно обусловленный субъектом объект, какого бы рода он ни был, поскольку субъект служит познающим индивидом, – только в этом случае можно будет приступить к впервые испробованному здесь методу философствования, совершенно отличному от всех существовавших доселе.

То же самое отвращение к буквальному списыванию у самого себя или же пересказу прежнего другими и худшими словами – ибо лучшие я сам у себя предвосхитил – обусловило и другой пробел в первой книге этого произведения, а именно я опустил все то, что сказано в первой главе моего трактата «О зрении и цвете» и что иначе дословно было бы приведено здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним небольшим сочинением.

Наконец, третье требование к читателю могло бы даже безмолвно подразумеваться само собою, ибо это не что иное, как знакомство с самым важным явлением, какое только знает философия в течение двух тысячелетий и которое так близко к нам: я имею в виду главные произведения Канта. Влияние, оказываемое ими на ум того, кто их действительно воспринимает, можно сравнить, как это уже и делали, со снятием катаракты у больного. И если продолжить это сравнение, то мой замысел надо охарактеризовать так: я хотел вручить очки тем, для кого названная операция была удачна, так что сама она составляет необходимое условие для пользования ими. Хотя поэтому исходным моим пунктом и служит всецело то, что высказал великий Кант, но именно серьезное изучение его творений позволило мне найти в них значительные ошибки, которые я должен был вычленить и отвергнуть для того, чтобы очищенное от них его учение могло служить мне основой и опорой во всей своей истине и красоте. Но чтобы не прерывать и не запутывать своего изложения частной полемикой против Канта, я вынес ее в специальное приложение. И насколько, согласно сказанному, моя книга предполагает знакомство с философией Канта, настолько же требует она знакомства и с этим приложением. Поэтому можно было бы посоветовать прочесть сначала приложение, тем более что по своему содержанию оно тесно примыкает именно к первому отделу настоящего труда. С другой стороны, по самому существу предмета нельзя было избегнуть и того, чтобы и приложение подчас не ссылалось на само произведение. Отсюда следует только то, что и приложение, как и главная часть книги, должны быть прочитаны дважды.

Таким образом, философия Канта – единственная, основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении. Но если кроме того читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона, то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал еще благодетельное воздействие Вед, доступ к которым, открытый Упанишадами, является в моих глазах величайшим преимуществом, каким отмечено наше юное еще столетие сравнительно с предыдущими, – ибо я убежден, что влияние санскритской литературы будет не менее глубоко, чем в XV веке было возрождение греческой, – если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен слушать все то, что я поведаю ему. Для него оно не будет тогда звучать чуждо или враждебно, как для многих других; ибо если бы это не казалось слишком горделивым, я сказал бы, что каждое из отдельных и отрывочный изречений, составляющих Упанишады, можно вывести как следствие из излагаемой мною мысли, но не наоборот, – саму ее найти в них нельзя.

Однако большинство читателей уже потеряли терпение, и у них вырывается, наконец, упрек, от которого они так долго и с трудом удерживались: как смею я предлагать публике книгу, выдвигая условия и требования, из которых первые два высокомерны и нескромны, и это в то время, когда всеобщее богатство самобытных идей столь велико, что в одной Германии они благодаря книгопечатанию ежегодно становятся общим достоянием в количестве трех тысяч содержательных, оригинальных и совершенно незаменимых произведений и, сверх того, бесчисленных периодических журналов и даже ежедневных газет; в то время, когда нет ни малейшего недостатка в своеобразных и глубоких философах, когда, напротив, в одной Германии их одновременно процветает больше, чем могут предъявить несколько столетий подряд? Как же, спрашивает разгневанный читатель, исчерпать все это, если к каждой книге приступать с такой подготовкой?

«Я с глубокой серьезностью посылаю в мир свою книгу в уповании, что рано или поздно она дойдет до тех, кому единственно и предназначалась »

Я решительно ничего не могу возразить против этих упреков и надеюсь лишь на некоторую благодарность со стороны таких читателей за то, что я заблаговременно предупредил их не терять и часа над книгой, чтение которой не может быть плодотворно, если не выполнены выставленные требования, и которую поэтому лучше оставить совсем. К тому же, можно смело поручиться, что она вообще не понравилась бы им, что она всегда будет служить только для немногих людей и поэтому должна спокойно и скромно дожидаться тех немногих, чье необычное мышление найдет ее для себя желанной. Ибо даже оставляя в стороне подготовку и напряжение, которых она требует от своего читателя, кто же из образованных людей нашего времени, когда наука приблизилась к той прекрасной точке, где парадокс совершенно отождествляется с ложью, – кто же решится почти на каждой странице встречать мысли, прямо противоречащие тому, что он раз и навсегда признал окончательной истиной? И затем, как неприятно разочарованы были бы иные лица, не найдя здесь и речи о том, чего именно здесь, по их крайнему убеждению, и следовало бы искать, ибо образ их спекулятивного мышления совпадает с умозрением одного еще здравствующего великого философа, который написал поистине трогательные книги и имеет только одну маленькую слабость: все то, что он выучил и одобрил до пятнадцатого года своей жизни, он считает врожденными основными идеями человеческого духа. Кто бы вытерпел все это? И поэтому я опять советую отложить книгу в сторону.

Но я боюсь, что и этим не отделаюсь. Читатель, дошедший до предисловия, которое его отвергает, купил книгу за наличные деньги, и он спрашивает, как ему возместить убыток. Мое последнее средство защиты – это напомнить ему, что он властен, и не читая книги, сделать из нее то или другое употребление. Она, как и многие другие, может заполнить пустое место в его библиотеке, где, аккуратно переплетенная, несомненно будет иметь красивый вид. Или он может положить ее на туалетный или чайный столик своей ученой приятельницы. Или, наконец, – это самое лучшее, и я ему особенно это советую, – он может написать на нее рецензию.

А теперь, позволив себе шутку, для которой в нашей сплошь двусмысленной жизни едва ли может быть слишком серьезна какая бы то ни была страница, я с глубокой серьезностью посылаю в мир свою книгу в уповании, что рано или поздно она дойдет до тех, кому единственно и предназначалась. И я спокойно покоряюсь тому, что и ее в полной мере постигнет та же участь, которая в каждом познании, и тем более в самом важном, всегда выпадала на долю истины: ей суждено лишь краткое победное торжество между двумя долгими промежутками времени, когда ее отвергают как парадокс и когда ею пренебрегают как тривиальностью. И первый удел обыкновенно разделяет с ней ее зачинатель. Но жизнь коротка, а истина влияет далеко и живет долго: будем говорить истину.

Дрезден, август 1818 г.

11. «Мир как воля и представление» (Шопенгауэр).

Мир явлений для Шопенгауэра – это лишь представляемый мир и он вводит нас в заблуждение, если мы его принимаем за сущность. Познать сущность мира или "вещь в себе" посредством науки или научных методов невозможно. Более того, внутреннюю сущность мира надо искать в стороне, совершенно отличной от представления. Объективному, рациональному познанию он противопоставляет интуитивное познание. Метафизическое познание сущности мира может быть обретено не посредством мышления, а лишь путем непосредственного постижения сущности вещей.Сознание (познание) предполагает познающего и познаваемое. Задача, следовательно, заключается в том, чтобы усмотреть в самосознании нечто, что не предстает перед нами в качестве познающего субъекта и что, по сути, находится в основе всякого представления и явления. И Шопенгауэр усматривает, что это есть хотение или воля. Из этой интуиции Шопенгауэр и выводит, что метафизическое исследование должно считать волю той всеобщей "вещью в себе", которая лежит в основе всего без исключения. "Кроме представления и воли, мы не знаем и не можем более помыслить ничего.»Все силы и влечения, представленные в явлениях, таким образом, есть лишь обнаружения единой и бесконечной воли, которую внутренняя интуиция позволяет нам постичь, как нашу сущность. При этом только бессознательную волю следует отождествлять с силой и влечением. Таким образом, Шопенгауэр отделяет волю от сознания (познания). Воля первична, независима от познания, а познание (сознание) вторично и зависимо от воли. Сознание (разум, познание) лишь средство для воли. Мир как представление, с которым имеет дело познание, и мир как воля разнородны и несоизмеримы. Мир как воля есть мир в себе. Воля – это та искомая метафизическая сущность и она становится у Шопенгауэра творческой мировой силой, порождающей мир.Воля как "вещь в себе", направлена исключительно на саму себя, почему она и является абсолютно неразумной волей. Сознание со всеми его разумными формами есть лишь явление. Вследствие этого учение Шопенгауэра и можно определить через понятие иррационализм.Натурфилософия Шопенгауэра показывает три главные ступени "объективации" воли: механическая причина, органическое раздражение и мотив, сознательно определяющий действия. Таким образом, природа представляет собой последовательный ряд ступеней обнаружения воли, в котором обнаруживается постепенный переход от чисто внешней к внутренней форме причинности. Весь процесс в природе сводится к тому, что воля из бессознательной превращается в сознательную форму явлений. Множество вещей в природе, в том числе и индивиды, есть лишь проявления воли. Эта множественность вещей, как и множественность субъектов, обладающих сознанием, обусловлена лишь представлением. Ведь множественность единичного предполагается пространством и временем, которые есть лишь функции представления и не присущи вещам в себе. И хотя мировая воля всюду является во множестве, это множество не касается ее, как "вещи в себе", самой по себе, но относится только к явлениям.

Шопенгауэр однозначно выступает противником свободы воли, заявляя, что воля на ее сознательной ступени действует согласно принципу мотивации. Воля не подчиняется разуму, но имеет свою собственную необходимость.Характер лежит в основе всех актов, вызываемых мотивацией, причем, он действует так же, как и силы природы. Именно характер придает необходимость человеческой воле, лишая ее свободы. Каждый действует сообразно тому, каков его характер.

То к чему только и стремится воля – это воля к жизни. Неудержимое, непрестанное стремление к благу, к наслаждениям, к радости, неустанная погоня за счастьем – это воля к жизни. Таким образом, воля к жизни с необходимостью влечет за собой эгоизм, который и служит, как правило, источником всех поступков человека. Эгоизм глубоко коренится в индивидуальных свойствах отдельных личностей.Если неудовлетворенность, лишение неустранимы, то страдание усугубляется. А если они преодолены, то воля неизбежно порождает все новые и новые желания, а тем самым новые лишения и нескончаемую неудовлетворенность. Хотеть и стремиться составляют само существо воли, в силу чего вся жизнь человека становится "несносным бременем". Таким образом, хотение, желание наслаждений жизни, владеющее человеком, становится источником его страданий. Чем сильнее воля, тем сильнее страдание. Именно потому, что наша жизнь насыщена волей к жизни, она полна страданий, она есть страдание. Мир – юдоль скорби и страдания – таков лейтмотив всей философии Шопенгауэра.Путем резигнации человек, по мнению Шопенгауэра, достигает истинного спокойствия и полного безжелания. Любой мотив теперь сменяется квиетивом, отрешением от всякого желания. А это дается нелегко, путем неустанной борьбы с вожделениями. Кроме того, если эгоизм и добродетель никогда не подадут друг другу руки, то квиетив, раскрепощая нас, освобождая от эгоизма, выступает родным братом добродетели. И, по сути, здесь у Шопенгауэра осуществляется переход от жизнеутверждения к жизнеотрицанию. Подавляя волю к жизни, этика Шопенгауэра утверждает аскетизм и самоотречение.

12. Основные положения экзистенциалистской концепции бытия.В философии экзистенциализма яркое выражение находят противонаучные тенденции. Экзистенциализм стремится выделить внутреннее состояние человеческого существования, которое не дается измеряющей и вычисляющей науке.

Единственно адекватное и самое глубокое знание человека – осознание своей смертности и несовершенства, причем таким знанием обладает каждый, даже самый непросвещенный человек. Большинство представителей экзистенциализма не предлагают человеку никакой потусторонней перспективы и полагают, что человек не должен убегать от осознания своей смертности. Ведь лишь в одном никто не может заменить другого – в смерти. Смерть – это единственный индивидуальный поступок.Хайдеггер. Экзистировать значит выходить за пределы своего упорядоченного сознания, эмпирического повседневного кругозора. Если человеку удается ощутить то единое, что проявляется в его потоке настроений и переживаний, то он придет к осознанию своей фундаментальной настроенности. Это и есть человек как он есть, а не то, что он думает о себе или думают о нем другие. Экзистенция – это судьба-призвание, которой человек должен следовать. Человек отличается от всех видов сущего и от животного в частности. Животное всегда есть то, что оно есть. А человеку доступна экзистенция, он есть всегда нечто большее, чем он есть в данный момент, его бытие проектирует само себя. Если человеку не открывается его экзистенция, он начинает усиленные поиски и часто находит опору в стандартном анонимном конформном безличном общественном сознании, которое Хайдеггер обозначает словом “Ман”. Человек как «Дазайн» (вот бытие или здесь бытие) всегда находит и осознает себя в мире. Если в большинстве повседневных взаимосвязей с другими человек может быть легко заменен любым другим Дазайн, то подлинным в таком бытии оказывается «Любой». Любой является общей основой для всех Дазайн, общим единым Некто. В существовании Дазайн на уровне Любого выделяются три черты: изолированность, усредненность и одинаковость. В мире с Любым Дазайн не может прийти к самому себе. Такое существование Хайдеггер считает неаутентичным, т.е. неподлинным. Подлинным бытием является лишь индивидуальное бытие Дазайн. Чтобы его обрести, прийти к самому себе, надо затратить немалые усилия. Ясперс. Экзистенция не может быть познана и определена, но лишь выявлена в ходе экзистенциального “прояснения”. Экзистенция – это свобода. А свобода и все, что с ней связано – всегда нечто непознаваемое, непредметное и ускользающее от всякой исследовательской деятельности. Человеку, желающему утвердиться в своей судьбе, не утратить себя, своих сил явно недостаточно, поэтому ему необходима поддержка Бога или трансценденции. Экзистенция просто выводит нас к трансценденции и здесь не может быть никаких научных доказательств или опровержений, ибо “доказанный Бог уже не Бог”. Наше бытие во времени есть не что иное, как встреча экзистенции и трансценденции. Свобода – это дар из трансценденции или из Бога. Хайдеггер и Ясперс подчеркивают, что человек всегда и непременно включен в мировую историю. Он заброшен в ситуацию, не будучи в состоянии вырваться из своей современности. Человек заброшен в историю, но не определяется историческими обстоятельствами, хотя и зависит от них. Сартр и Камю. Человек творит себя сам, а не является познающим субъектом или акт мышления. Существование, а не мышление, есть то основное, что определяет человека. Единственно подлинной реальностью является переживаемая реальность, а не познаваемая. Человек не может выйти за пределы человеческой субъективности. Достоверно лишь то, что переживает отдельный индивид. Бытие человека постоянно ускользает от него, ибо человек – всегда проект самого себя, это существо, проецирующее себя в будущее. Более того, само “я” оказывается для человека неуловимым. Существование – это переход от возможности к действительности, т.е. становление. Существование предшествует сущности и, значит, сущность подчинена существованию. Это означает, что человек не детерминирован своей сущностью, ибо она лишь возможность, становящаяся действительностью в процессе существования. И т.к. человек проявляет себя лишь после того, как начинает существовать, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Сартр утверждает два начала: “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя”. “Бытие-в-себе” – это независимый от человеческой реальности мир, он непроницаем для самого себя и идентичен самому себе, т.е. он есть то, что он есть и не может быть ничем иным. “Бытие-для-себя” является творческим, активным, образующим началом (сознанием). Сущность “бытия-для-себя” заключается в том, что оно постоянно само себя создает, непрерывно себя утверждая и отрицая. Противостояние “бытия-в-себе” и “бытия-для-себя” порождает столкновение сознания с миром и порождает отчуждение. Мир – это нечто чуждое и враждебное, в этом мире человек совершенно одинок, он заброшен в этот мир и заброшен в этом мире. Абсурдно все, ибо единственное, что можно сказать о мире – это то, что он неразумен. Отчуждение непреодолимо, абсурд несокрушим. Каков же выход? Бунт, заявляет Камю, но бунт метафизический. “Метафизический бунт – это восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Но в этом бунте нет никакой позитивной программы и никакого намека на возможность изменить что-либо. Возможен и другой выход из абсурда – это самоубийство, но Камю отвергает его. Самоубийство лишено смысла, ибо оно не в силах преодолеть абсурд, а жизнь все же стоит того, чтобы быть прожитой, заявляет Камю.