Собаку баскервилей конан дойл нашел в английском фольклоре. Онлайн чтение книги Собака Баскервилей The Hound of the Baskervilles I. Мистер Шерлок Холмс Произведение собака баскервилей

Одним из недостатков Шерлока Холмса - если только это можно назвать недостатком - было то, что он никогда и ни с кем не делился своими планами вплоть до их свершения. Такая скрытность объяснялась отчасти властной натурой этого человека, любившего повелевать окружающими и поражать их воображение, отчасти профессиональной осторожностью, не позволявшей ему рисковать без нужды. Как бы то ни было, эта черта характера Шерлока Холмса доставляла много неприятностей тем, кто работал с ним в качестве его агентов или помощников. Я сам часто страдал от нее, но то, что мне пришлось вытерпеть за это долгое путешествие в темноте, превзошло все мои прошлые муки. Нам предстояло нелегкое испытание, мы были готовы нанести последний, решающий удар, а Холмс упорно молчал, и я мог только догадываться о его планах. Мое нервное напряжение дошло до предела, как вдруг в лицо нам пахнуло холодным ветром, и, глянув в темноту, на пустынные просторы, тянувшиеся по обеим сторонам узкой дороги, я понял, что мы снова очутились на болотах. Каждый шаг лошадей, каждый поворот колес приближал нас к развязке всех этих событий.

В присутствии возницы, нанятого в Кумби-Треси, нельзя было говорить о деле, и мы, несмотря на все свое волнение, беседовали о каких-то пустяках. Я облегченно вздохнул, когда в стороне от дороги показался коттедж Френкленда, от которого оставалось две-три мили до Баскервиль-холла и до того места, где должна была разыграться заключительная сцена трагедии. Не останавливаясь у подъезда, мы проехали к калитке в тисовой аллее, расплатились с возницей, отправили его обратно в Кумби-Треси, а сами пошли по направлению к Меррипит-хаус.

Вы с оружием, Лестрейд?

Маленький сыщик улыбнулся:

Раз на мне брюки, значит, и задний карман у них есть, а раз есть задний карман, значит, он не пустует.

Вот и прекрасно! Мы с Уотсоном тоже приготовились ко всяким неожиданностям.

Я вижу, вы настроены очень серьезно, мистер Холмс. А что от нас теперь требуется в этой игре?

Требуется терпение. Будем ждать.

Действительно, места здесь не очень веселые! - Сыщик повел плечами, глядя на мрачные склоны холмов и туман, озером разлившийся над Гримпенской трясиной. - А вон где-то горит огонек.

Это Меррипит-хаус - конечная цель нашего путешествия. Теперь попрошу вас ступать как можно тише и говорить шепотом.

Мы осторожно шагали по тропинке, которая вела к дому, но ярдов за двести от него Холмс остановился.

Здесь и будем ждать?

Да, устроим засаду. Станьте вот сюда, Лестрейд. Уотсон, ведь вы бывали в доме? Расположение комнат знаете? Вон те окна с переплетом - что это?

По-моему, кухня.

А следующее, ярко освещенное?

Это столовая.

Шторы подняты. Вы лучше меня знаете, как туда пройти. Загляните в окно - что они там делают? Только, ради бога, тише. Как бы вас не услышали.

Я подкрался на цыпочках к низкой каменной ограде, окружающей чахлый садик Стэплтонов, и, пробираясь в ее тени, дошел до того места, откуда можно было заглянуть в незанавешенное окно.

В комнате были двое мужчин - сэр Генри и Стэплтон. Они сидели друг против друга за круглым столом, ко мне в профиль, и курили сигары. Перед ними стояли чашки с кофе и вино. Стэплтон оживленно говорил о чем-то, но баронет сидел бледный и слушал его невнимательно. Ему, вероятно, не давала покоя мысль о скором возвращении домой по зловещим болотам.

Но вот Стэплтон встал и вышел из комнаты, а сэр Генри подлил себе вина в стакан и откинулся на спинку стула, попыхивая сигарой. Я услышал скрип двери, потом похрустывание гравия на тропинке. Шаги приближались ко мне. Выглянув из-за стены, я увидел, что натуралист остановился у небольшого сарая в углу сада. Звякнул ключ в замке, и в сарае послышалась какая-то возня. Стэплтон пробыл там не больше двух минут, снова звякнул ключом, прошел мимо меня и исчез в доме. Я увидел, что он вернулся к своему гостю; осторожно пробравшись к товарищам, я рассказал им все это.

Значит, женщина не с ними? - спросил Холмс, когда я кончил.

Тогда где же она? Ведь, кроме кухни и столовой, все окна темные.

Право, не знаю.

Я уже говорил, что над Гримпенской трясиной стлался густой белый туман. Он медленно полз в нашу сторону, окружая нас и справа и слева низким, но плотным валом. Лившийся сверху лунный свет превращал его в мерцающее ледяное поле, над которым, словно черные пики, вздымались верхушки отдаленных гранитных столбов. Холмс повернулся в ту сторону и, глядя на эту медленно подползающую белую стену, нетерпеливо пробормотал:

Смотрите, Уотсон, туман движется прямо на нас.

А это нехорошо?

Хуже некуда! Туман - единственное, что может нарушить мои планы. Но сэр Генри там не задержится. Уже десять часов. Теперь все - и наш успех и даже его жизнь - зависит от того, выйдет ли он прежде, чем туман доползет до тропинки, или нет.

Ночное небо было чистое, без единого облачка Звезды холодно поблескивали в вышине, луна заливала болота мягким неверным светом. Прямо перед нами смутно чернели очертания дома с остроконечной крышей, словно ощетинившейся трубами, которые четко выступали на звездном небе. Широкие золотые полосы падали из окон нижнего этажа в сад и дальше, на болота. Одна из них вдруг погасла. Слуги вышли из кухни. Теперь лампа горела только в столовой, где те двое - убийца-хозяин и ничего не подозревающий гость - покуривали сигары и продолжали свой разговор.

Белая волокнистая пелена, затянувшая почти все болото, с каждой минутой приближалась к дому. Первые прозрачные клочья уже завивались у золотистого квадрата освещенного окна. Дальняя стена сада совсем исчезла в этой клубящейся мгле, над которой виднелись только верхушки деревьев. Вот белесые кольца показались с обеих сторон дома и медленно слились в плотный вал, и верхний этаж с крышей всплыл над ним, точно волшебный корабль на волнах призрачного моря. Холмс яростно ударил кулаком о камень, за которым мы стояли, и вне себя от нетерпения топнул ногой.

Если он не появится через четверть часа, тропинку затянет туманом, а через полчаса мы уже не сможем разглядеть собственную руку в этой тьме.

Отойдем немного назад, там выше.

Да, пожалуй, так и сделаем.

По мере того как туман надвигался на нас, мы отступали все дальше и дальше, пока не очутились в полумиле от дома. Но сплошное белесое море, посеребренное сверху луной, подбиралось и туда, продолжая свое медленное, неуклонное наступление.

Мы слишком далеко зашли, - сказал Холмс. - Это уже рискованно: его могут настигнуть прежде, чем он дойдет до нас. Ну, будь что будет, останемся здесь.

Он опустился на колени и приложил ухо к земле.

Слава богу! Кажется, идет!

В тишине болот послышались быстрые шаги. Пригнувшись за валунами, мы напряженно всматривались в подступавшую к нам мутно-серебристую стену. Шаги все приближались, и вот из тумана, словно распахнув перед собой занавес, выступил тот, кого мы поджидали. Увидя над собой чистое звездное небо, он с удивлением осмотрелся по сторонам. Потом быстро зашагал по тропинке, прошел мимо нас и стал подниматься вверх по отлогому склону, начинавшемуся сразу за валунами. На ходу он то и дело оглядывался через плечо, видимо остерегаясь чего-то.

Тсс! - шепнул Холмс и щелкнул курком, - Смотрите! Вот она!

В самой гуще подползающего к нам тумана послышался мерный, дробный топот. Белая стена была от нас уже ярдах в пятидесяти, и мы трое вперили в нее взгляд, не зная, какое чудовище появится оттуда. Стоя рядом с Холмсом, я мельком взглянул ему в лицо - бледное, взволнованное, с горящими при лунном свете глазами. И вдруг оно преобразилось: взгляд стал сосредоточен и суров, рот приоткрылся от изумления. В ту же секунду Лестрейд вскрикнул от ужаса и упал ничком на землю. Я выпрямился и, почти парализованный тем зрелищем, которое явилось моим глазам, потянулся ослабевшей рукой к револьверу. Да! Это была собака, огромная, черная как смоль. Но такой собаки еще никто из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьем воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана.

Чудовище неслось по тропинке огромными прыжками, принюхиваясь к следам нашего друга. Мы опомнились лишь после того, как оно промчалось мимо. Тогда и я и Холмс выстрелили одновременно, и раздавшийся вслед за этим оглушительный рев убедил нас, что по меньшей мере одна из пуль попала в цель. Но собака не остановилась и продолжала мчаться вперед. Мы видели, как сэр Генри оглянулся, мертвенно-бледный при свете луны, поднял в ужасе руки и замер в этой беспомощной позе, не сводя глаз с чудовища, которое настигало его.

Но голос взвывшей от боли собаки рассеял все наши страхи. Кто уязвим, тот и смертен, и если она ранена, значит, ее можно и убить. Боже, как бежал в ту ночь Холмс! Я всегда считался хорошим бегуном, но он опередил меня на такое же расстояние, на какое я сам опередил маленького сыщика. Мы неслись по тропинке и слышали непрекращающиеся крики сэра Генри и глухой рев собаки. Я подоспел в ту минуту, когда она кинулась на свою жертву, повалила ее на землю и уже примеривалась схватить за горло. Но Холмс всадил ей в бок одну за другой пять пуль. Собака взвыла в последний раз, яростно щелкнула зубами, повалилась на спину и, судорожно дернув всеми четырьмя лапами, замерла. Я нагнулся над ней, задыхаясь от бега, и приставил дуло револьвера к этой страшной светящейся морде, но выстрелить мне не пришлось - исполинская собака была мертва.

Сэр Генри лежал без сознания там, где она настигла его. Мы сорвали с него воротничок, и Холмс возблагодарил судьбу, убедившись, что он не ранен и что наша помощь подоспела вовремя. А потом веки у сэра Генри дрогнули и он слабо шевельнулся. Лестрейд просунул ему между зубами горлышко фляги с коньяком, и через секунду на нас глянули два испуганных глаза.

Боже мой! - прошептал баронет. - Что это было? Где оно?

Его уже нет, - сказал Холмс. - С привидением, которое преследовало ваш род, покончено навсегда.

Чудовище, лежавшее перед нами, поистине могло кого угодно испугать своими размерами и мощью. Это была не чистокровная ищейка и не чистокровный мастиф, а, видимо, помесь - поджарый, страшный пес величиной с молодую львицу. Его огромная пасть все еще светилась голубоватым пламенем, глубоко сидящие дикие глаза были обведены огненными кругами. Я дотронулся до этой светящейся головы и, отняв руку, увидел, что мои пальцы тоже засветились в темноте.

Фосфор, - сказал я.

Да, и какой-то особый препарат, - подтвердил Холмс, потянув носом. - Без запаха, чтобы у собаки не исчезло чутье. Простите нас, сэр Генри, что мы подвергли вас такому страшному испытанию. Я готовился увидеть собаку, но никак не ожидал, что это будет такое чудовище. К тому же нам помешал туман, и мы не смогли оказать псу достойную встречу.

Вы спасли мне жизнь.

Подвергнув ее сначала опасности... Ну как, можете встать?

Дайте мне еще один глоток коньяку, и тогда все будет в порядке. Ну вот! Теперь с вашей помощью я встану. А что вы намерены делать дальше?

Пока оставим вас здесь - вы уже достаточно натерпелись за сегодняшнюю ночь, - а потом кто-нибудь из нас вернется с вами домой.

Баронет попробовал подняться, но не смог. Он был бледен как полотно и дрожал всем телом. Мы подвели его к валуну. Он сел там, дрожа всем телом, и закрыл лицо руками.

А теперь нам придется уйти, - сказал Холмс. - Надо кончить начатое дело. Дорога каждая минута. Состав преступления теперь налицо, остается только схватить преступника... Держу пари, в доме его уже не окажется, - продолжал Холмс, быстро шагая рядом с нами по тропинке. - Он не мог не слышать выстрелов и понял, что игра проиграна.

Ну что вы! Это было далеко от дома, к тому же туман приглушает звуки.

Можете не сомневаться, что он кинулся следом за собакой, ведь ее надо было оттащить от тела. Нет, мы его уже не застанем! Но на всякий случай надо обшарить все уголки.

Входная дверь была открыта настежь, и, вбежав в дом, мы быстро осмотрели комнату за комнатой, к удивлению дряхлого слуги, встретившего нас в коридоре. Свет горел только в столовой, но Холмс взял оттуда лампу и обошел с ней все закоулки в доме. Человек, которого мы искали, исчез бесследно. Однако на втором этаже дверь одной из спален оказалась запертой.

Там кто-то есть! - крикнул Лестрейд.

В комнате послышался слабый стон и шорох. Холмс ударил ногой чуть повыше замка, и дверь распахнулась настежь. Держа револьверы наготове, мы ворвались туда.

Но дерзостного негодяя, за которым мы охотились, не оказалось и тут. Вместо него глазам нашим предстало нечто до такой степени странное и неожиданное, что мы замерли на месте.

Эта комната представляла собой маленький музей. Ее стены были сплошь заставлены стеклянными ящиками, где хранилась коллекция мотыльков и бабочек - любимое детище этой сложной и преступной натуры. Посередине поднималась толстая подпорка, подведенная под трухлявые балясины потолка. И у этой подпорки стоял человек, привязанный к ней простынями, которые укутывали его с головы до ног, так что в первую минуту даже нельзя было разобрать, кто это - мужчина или женщина. Одно полотнище шло вокруг горла, другое закрывало нижнюю часть лица, оставляя открытыми только глаза, которые с немым вопросом смотрели на нас, полные ужаса и стыда. В мгновение ока мы сорвали эти путы, вынули кляп, и к нашим ногам упала не кто иная, как миссис Стэплтон. Голова ее опустилась на грудь, и я увидел красный рубец у нее на шее от удара плетью.

Мерзавец! - крикнул Холмс. - Лестрейд, где коньяк? Посадите ее на стул. Такие пытки кого угодно доведут до обморока!

Миссис Стэплтон открыла глаза.

Он спасся? - спросила она. - Он убежал?

От нас он никуда не убежит, сударыня.

Нет, нет, я не про мужа. Сэр Генри... спасся?

А собака?

У нее вырвался долгий вздох облегчения:

Слава богу! Слава богу! Негодяй! Смотрите, что он со мной сделал! - Она засучила оба рукава, и мы увидели, что ее руки все в синяках. - Но это еще ничего... это ничего. Он истерзал, он опоганил мою душу. Пока у меня теплилась надежда, что этот человек любит меня, я все сносила, все: дурное обращение, одиночество, жизнь, полную обмана... Но он лгал мне, я была орудием в его руках! - Она не выдержала и разрыдалась.

Да, сударыня, у вас нет никаких оснований желать ему добра, - сказал Холмс. - Так откройте же, где его искать. Если вы были его сообщницей, воспользуйтесь случаем загладить свою вину - помогите нам.

Он может спрятаться только в одном месте, больше ему некуда деваться, - ответила она. - В самом сердце трясины есть островок, на котором был когда-то рудник. Там он и держал свою собаку, и там у него все приготовлено на тот случай, если придется бежать.

Холмс посветил в окно лампой. Туман, словно белая вата, лип к стеклу.

Смотрите, - сказал он. - Сегодня ночью никто не сможет пробраться на Гримпенскую трясину.

Миссис Стэплтон рассмеялась и захлопала в ладоши. Глаза ее сверкнули недобрым огнем.

Туда-то он найдет дорогу, а обратно не выберется! - воскликнула она. - Разве в такую ночь разглядишь вехи? Мы ставили их вместе, чтобы наметить тропу через трясину. Ах, почему я не догадалась убрать их сегодня! Тогда он был бы в вашей власти!

При таком тумане о погоне нечего было и думать. Мы оставили Лестрейда полновластным хозяином Меррипит-хаус, а сами вместе с сэром Генри вернулись в Баскервиль-холл. Скрывать от него историю Стэплтонов больше было нельзя. Узнав всю правду о любимой женщине, он мужественно принял этот удар.

Однако пережитое ночью потрясение не прошло даром для баронета. К утру он лежал без памяти в горячке под надзором доктора Мортимера. В дальнейшем им обоим было суждено совершить кругосветное путешествие, и только после него сэр Генри снова стал тем же веселым, здоровым человеком, какой приехал когда-то в Англию наследником этого злополучного поместья.

А теперь мое странное повествование быстро подходит к концу. Записывая его, я старался, чтобы читатель делил вместе с нами все те страхи и смутные догадки, которые так долго омрачали нашу жизнь и завершились такой трагедией.

К утру туман рассеялся, и миссис Стэплтон проводила нас к тому месту, где начиналась тропинка, ведущая через трясину. Эта женщина с такой охотой и радостью направляла нас по следам мужа, что нам только тогда и стало ясно, как страшна была ее жизнь. Мы расстались с ней на узкой торфяной полоске, полуостровом вдававшейся в трясину. Маленькие прутики, воткнутые то там, то сям, намечали тропу, извивающуюся зигзагом от кочки к кочке, между затянутыми зеленью окнами, которые преградили бы путь всякому, кто был незнаком с этими местами. От гниющего камыша и покрытых илом водорослей над трясиной поднимались тяжелые испарения. Мы то и дело оступались, уходя по колено в темную зыбкую топь, мягкими кругами расходившуюся на поверхности. Вязкая жижа присасывалась к нашим ногам, и ее хватка была настолько сильна, что казалось, чья-то цепкая рука тянет нас в эти мерзостные глубины. На глаза нам попалось только одно-единственное доказательство, что не мы первые идем по этому опасному пути. На кочке, поросшей болотной травой, лежало что-то темное. Потянувшись туда. Холмс сразу ушел по пояс в тину, и если б не мы, вряд ли ему удалось бы когда-нибудь почувствовать под ногой твердую землю. Он держал в руке старый черный башмак. Внутри была метка: "Мейерс. Торонто".

Из-за такой находки стоило принять грязевую ванну. Вот он, пропавший башмак нашего друга!

Брошенный второпях Стэплтоном?

Совершенно верно. Он дал собаке понюхать его, когда наводил ее на след сэра Генри, и так и убежал с ним, а потом бросил. Теперь мы, по крайней мере, знаем, что до этого места он добрался благополучно.

Но больше нам ничего не удалось узнать, хотя догадываться мы могли о многом. Разглядеть на тропинке следы не было никакой возможности - их сразу же затягивало тиной. Мы решили, что они обнаружатся на более сухом месте, однако все поиски были тщетны. Если земля говорила правду, то Стэплтону так и не удалось добраться до своего убежища на островке, к которому он стремился в ту памятную нам туманную ночь. Этот холодный, жестокий человек был навеки погребен в самом сердце зловонной Гримпенской трясины, засосавшей его в свою бездонную глубину.

Мы нашли немало его следов на опоясанном топью островке, где он прятал своего страшного сообщника. Огромный ворот и шахта, до половины заваленная щебнем, говорили, что когда-то здесь был рудник. Рядом с ним стояли развалившиеся лачуги рудокопов, которых, вероятно, выгнали отсюда ядовитые болотные испарения. В одной из этих лачуг мы нашли кольцо в стене, цепь и множество обглоданных костей. Здесь, вероятно, Стэплтон и держал своего пса. Среди мусора валялся скелет собаки с оставшимся на нем клочком рыжей шерсти.

Боже мой! - воскликнул Холмс. - Да это, спаниель! Бедный Мортимер больше никогда не уводит своего любимца. Ну что ж, теперь, я думаю, этот островок открыл нам все свои тайна. Спрятать собаку было нетрудно, а вот попробуйте заставить ее молчать! Отсюда и шел этот вой, от которого людям даже днем становилось не по себе. В случае крайней необходимости Стэплтон мог бы перевести собаку в сарай, поближе к дому, но на такой риск можно было пойти только в самую критическую минуту, в расчете на близкую развязку. А вот эта паста в жестянке - тот самый светящийся состав, которым он смазывал своего пса. Его натолкнуло на эту мысль не что иное, как легенда о чудовищной собаке Баскервилей, и он решил разделаться таким способом с сэром Чарльзом. Теперь неудивительно, что злосчастный каторжник с воплями пустился наутек, когда эдакое страшилище выскочило на него из темноты. Точно так же поступил и наш друг, да и мы сами были недалеки от этого. Стэплтон хитро придумал! Уж не говоря о том, что собака помогла бы ему убить его жертву, кто из здешних фермеров решился бы поближе познакомиться с ней? С такой тварью достаточно и одной встречи. А ведь ее многие видели на болотах. Я говорил об этом в Лондоне, Уотсон, и повторяю опять: нам никогда не приходилось иметь дело с человеком более опасным, чем тот, кто лежит теперь там! - И он показал на зелено-бурую трясину, уходившую вдаль, к пологим склонам торфяных болот.

Глава I. МИСТЕР ШЕРЛОК ХОЛМС

Мистер Шерлок Холмс сидел за столом и завтракал. Обычно он вставал довольно поздно, если не считать тех нередких случаев, когда ему вовсе не приходилось ложиться. Я стоял на коврике у камина и вертел в руках палку, забытую нашим вчерашним посетителем, хорошую толстую палку с набалдашником – из тех, что именуются «веским доказательством». Чуть ниже набалдашника было врезано серебряное кольцо шириной около дюйма. На кольце было начертано: «Джеймсу Мортимеру, Ч. К. X. О., от его друзей по ЧКЛ» и дата: «1884». В прежние времена с такими палками – солидными, увесистыми, надежными – ходили почтенные домашние врачи.

– Ну-с, Уотсон, какого вы мнения о ней?

Холмс сидел спиной ко мне, и я думал, что мои манипуляции остаются для него незаметными.

– Откуда вы знаете, чем я занят? Можно подумать, что у вас глаза на затылке!

– Чего нет, того нет, зато передо мной стоит начищенный до блеска серебряный кофейник, – ответил он. – Нет, в самом деле, Уотсон, что вы скажете о палке нашего посетителя? Мы с вами прозевали его и не знаем, зачем он приходил. А раз уж нам так не повезло, придется обратить особое внимание на этот случайный сувенир. Обследуйте палку и попробуйте воссоздать по ней образ ее владельца, а я вас послушаю.

– По-моему, – начал я, стараясь по мере сил следовать методу моего приятеля, – этот доктор Мортимер – преуспевающий медик средних лет, к тому же всеми уважаемый, поскольку друзья наделяют его такими знаками внимания.

– Хорошо! – сказал Холмс. – Превосходно!

– Кроме того, я склонен думать, что он сельский врач, а следовательно, ему приходится делать большие концы пешком.

– А это почему?

– Потому что его палка, в прошлом весьма недурная, так сбита, что я не представляю себе ее в руках городского врача. Толстый железный наконечник совсем стерся – видимо, доктор Мортимер исходил с ней немало миль.

– Весьма здравое рассуждение, – сказал Холмс.

– Опять же надпись: «От друзей по ЧКЛ». Я полагаю, что буквы «КЛ» означают клуб, вернее всего охотничий, членам которого он оказывал медицинскую помощь, за что ему и преподнесли этот небольшой подарок.

– Уотсон, вы превзошли самого себя! – сказал Холмс, откидываясь на спинку стула и закуривая папиросу. – Я не могу не отметить, что, описывая со свойственной вам любезностью мои скромные заслуги, вы обычно преуменьшаете свои собственные возможности. Если от вас самого не исходит яркое сияние, то вы, во всяком случае, являетесь проводником света. Мало ли таких людей, которые, не блистая талантом, все же обладают недюжинной способностью зажигать его в других! Я у вас в неоплатном долгу, друг мой.

Я впервые услышал от Холмса такое признание и должен сказать, что его слова доставили мне огромное удовольствие, ибо равнодушие этого человека к моему восхищению им и ко всем моим попыткам предать гласности метод его работы не раз ущемляло мое самолюбие. Кроме того, я был горд тем, что мне удалось не только овладеть методом Холмса, но и применить его на деле и заслужить этим похвалу моего друга.

Холмс взял палку у меня из рук и несколько минут разглядывал ее невооруженным глазом. Потом, явно заинтересовавшись чем-то, отложил папиросу в сторону, подошел к окну и снова стал осматривать палку, но уже через увеличительное стекло.

– Не бог весть что, но все же любопытно, – сказал он, возвращаясь на свое излюбленное место в углу дивана. – Кое-какие данные здесь, безусловно, есть, они и послужат нам основой для некоторых умозаключений.

– Неужели от меня что-нибудь ускользнуло? – спросил я не без чувства самодовольства. – Надеюсь, я ничего серьезного не упустил?

– Увы, дорогой мой Уотсон, большая часть ваших выводов ошибочна. Когда я сказал, что вы служите для меня хорошим стимулом, это, откровенно говоря, следовало понимать так: ваши промахи иногда помогают мне выйти на правильный путь. Но сейчас вы не так уж заблуждаетесь. Этот человек, безусловно, практикует не в городе, и ему приходится совершать большие концы пешком.

– Значит, я был прав.

– В этом отношении – да.

– Но ведь это все?

– Нет, нет, дорогой мой Уотсон, не все, далеко не все. Так, например, я бы сказал, что подобное подношение врач скорее всего может получить от какой-нибудь лечебницы, а не от охотничьего клуба, а когда перед лечебницей стоят буквы «ЧК», название «Черингкросская» напрашивается само собой.

– Возможно, что вы правы.

– Все наводит на такое толкование. И если мы примем мою догадку за рабочую гипотезу, то у нас будут дополнительные данные для воссоздания личности нашего неизвестного посетителя.

– Хорошо. Предположим, что буквы «ЧКЛ» означают «Черингкросская лечебница». Какие же дальнейшие заключения можно отсюда вывести?

– А вам ничего не приходит в голову? Вы же знакомы с моим методом. Попробуйте применить его.

– Вывод очевиден: прежде чем уехать в деревню, этот человек практиковал в Лондоне.

– А что, если мы пойдем немного дальше? Посмотрите на это вот под каким углом зрения: почему ему был сделан подарок? Когда его друзья сочли нужным преподнести ему сообща эту палку в знак своего расположения? Очевидно, в то время, когда доктор Мортимер ушел из лечебницы, решив заняться частной практикой. Ему поднесли подарок, это нам известно. Предполагается, что работу в лечебнице он сменил на сельскую практику. Будут ли наши выводы слишком смелыми, если мы скажем, что подарок был сделан именно в связи с его уходом?

– Это весьма вероятно.

– Теперь отметьте, что он не мог состоять в штате консультантов лечебницы, ибо это допустимо только врачу с солидной лондонской практикой, а такой врач вряд ли уехал бы из города. Тогда кем же он был? Если он работал там, не будучи штатным консультантом, значит, ему отводилась скромная роль куратора , живущего при лечебнице, то есть немногим большая, чем роль практиканта. И он ушел оттуда пять лет назад – смотрите дату на палке. Таким образом, дорогой мой Уотсон, ваш солидный пожилой домашний врач испарился, а вместо него перед нами вырос весьма симпатичный человек около тридцати лет, нечестолюбивый, рассеянный и нежно любящий свою собаку, которая, как я приблизительно прикидываю, больше терьера, но меньше мастифа.

Летние каникулы в 1981 г. один заурядный советский школьник решил провести под чтение книги «Записки о Шерлоке Холмсе» (если мне не изменяет память 1957 г. издания). Интеллектуальное ознакомление с «Пёстрой лентой», «Человеком с рассечённой губой», «Последним делом Холмса», «Пустым домом» и прочими криминальными «отчётами короля Артура» проходило ежедневно поздним вечером, превращаясь в подобие обязательного культритуала.

Таинственное и захватывающее чтиво (в смысле «записки») упорно вторгалось на территорию времени обязательного сна и, несмотря на 500 страниц мелкого текста быстро подошло к концу. В финальной же части издания была размещена повесть Конан Дойла о собаке Баскервилей, которая по своим впечатлениям превзошла даже самые лихо закрученные «записки». Ударным полушоковым контрапунктом чтения о расследовании Великим Детективом истории о проклятии владельцев родового замка Баскервиль-холл, стала барабанная дробь резкого стука в окно прямо над моей кроватью (где я читал сию классику, около 23,00 по Москве).

Развязка «оконного» форс-мажора оказалась прозаичной, но незабываемой.

Оказалось: рыбаки с берегов Днепра приехали так поздно к моему дяде — у которого я тогда гостил в селе Войсковое Днепропетровской области — только затем, чтобы сдать вечерний улов щук, окуней и карасей (мой родич тогда работал в должности начальника рыбного склада при местном колхозе). По сему, ту памятную ночь Ваш покорный слуга спал весьма проблемно. Тень «Собаки Баскервилей» не иначе как устаканилась в моём каникульном детстве сезона-1981.

Только я одолел литературный оригинал Конан Дойла, как на следующей неделе 1-я программа Центрального Телевидения два вечера подряд (это был конец июля) удостоило миллионы простодушных совграждан очередным «телевизионным худ. фильмом» о Шерлоке Холмсе и Докторе Ватсоне. И я словно воочию получил визуальный эквивалент духа детективной мистерии, которую запоем прочёл неделю назад. И не беда, что сэра Генри я представлял себе более серьёзным (Михалков фирменно сыплет прибаутками), доктора Мортимера — более сдержанным (Стеблов фирменно чудаковат), Стэплтона из Мэррипит-хауса — более хромоногим и невзрачным (Янковский фирменно симпатичен и обаятелен), а Бэрил — по-латиноамерикански более смуглой и порочной (в отличие от белокожей славянки И. Купченко её героиня всё-таки является уроженкой Коста-Рики).

Но… харизма Ливанова, второплановая незаменимость Соломина и неожиданный киновыход сценариста Адабашьяна (в роли Берримора) в совокупности со стильной режиссурой и музыкой (И. Масленникову и В. Дашкевичу — отдельная хвала) — дало результат, простреливший зрительскую любовь к этому фильму на долгие годы вперёд. По какой-то малопонятной нам причине никто из актёров «не нарушает обоймы». (Хотя Михалков, чувствуется, как всегда попытался потянуть одеяло на себя, но в монтажном построении роли его органично «охладил» постановщик). Режиссёрская изобретательность при выполнении весьма нелёгкого замысла, чёткая атмосферность в духе Конан Дойла, умело разыгранные всплески эксцентричного юмора (как бы рассекающие своими огоньками мрачный камертон заведомо инфернальной истории) и другие аспекты постановки дают основание полагать, что снятая на «Ленфильме» советская «Собака Баскервилей» до сих пор может дать фору многим британоязычным экранизациям этого произведения (несмотря на их чопорные амбиции, многомиллионные бюджеты и супертехнику).

Поступившая в прокат в 1985 году очередная американская киноверсия данной повести с малоизвестным Яном Ричардсоном в роли Холмса и Николасом Клэем в роли негодяя-Стэплтона, несмотря на показную яркость цветной картинки не выдержала сравнения с фильмом И. Масленникова, который к тому времени стал для нас уже классикой.

Одним словом, браво!

P.S. За последние 2 месяца я пересматривал отечественную «Собаку Баскервилей» три раза. Конечно, это далеко не показатель. Но всё-таки…

3.054. Артур Конан Дойл, «Собака Баскервилей»

Артур Конан Дойл
(1859-1930)

Врач, главный хирург в полевом госпитале во время англо-бурской войны, пэр Англии, знаменитый оккультист, автор лучшего после «Айвенго» В. Скотта английского исторического романа - «Белый отряд», писатель Артур Конан Дойл (1859-1930) известен, прежде всего, своими циклами рассказов и романов о Шерлоке Холмсе, бригадире Жераре и докторе Челленджере.

Лучшим стал, безусловно, «Шерлокхолмсовский» цикл, над которым писатель работал 40 лет и для которого сочинил 9 книг - 4 романа («Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», «Собака Баскервилей», «Долина Ужаса») и 5 сборников, объединивших 56 рассказов («Приключения Шерлока Холмса», «Воспоминания Шерлока Холмса», «Возвращение Шерлока Холмса», «Его прощальный поклон», «Архив Шерлока Холмса»).

Ну а лучшим произведением не только этого цикла, но и всего огромного творческого наследия писателя считается роман «The Hound of the Baskervilles» - «Собака Баскервилей» (1902).

Помимо медицины и литературы, Конан Дойл занимался спортом и политикой, вождением автомобилей и полетами на воздушных шарах и самолетах, судебными разбирательствами и спиритическими сеансами.

В истории же мировой культуры он остался как один из ярчайших и талантливых создателей детективного жанра - основы масскульта.

«Собака Баскервилей»
(1902)

Конан Дойла, как и его предшественника Э.А. По, называют «отцом современного детективного романа». Однако тут надо оговориться: писатель скорее пошел все же не по стопам знаменитого американского поэта, а вслед за романтиком-сказочником А. Дюма-отцом, породившим всю современную кичевую культуру.

Конан Дойл обогатил жанр не только научным подходом к толкованию улик, мастерским развитием интриги и нагнетанием страха, но и созданием великолепной «парочки» героев - своеобразного драматически-комического дуэта сыщика Шерлока Холмса и его помощника доктора Ватсона.

Как известно, прототипом сыщика стал преподаватель Эдинбургского университета доктор Дж. Белл, а имя он получил в честь известного американского писателя и медика О.У. Холмса. Имя же заглавного героя романа Конан Дойл, не смущаясь сословными предрассудками, взял у конюха своего друга и соавтора Б.Ф. Робинсона - Гарри Баскервиля.

Робинсон рассказал Дойлу легенду о жившем в XVII в. в Девоншире сэре Ричарде Кейбелле, который продал душу дьяволу, за что был разорван дикими псами. Это предание наряду с другими подтолкнули писателя к написанию романа. К тому же Дойл решил «воскресить» Холмса, с которым он покончил еще 10 лет назад в одном из рассказов.

Роман был публикован в журнале «Strand» в 1901-02 гг. Тогда же он вышел и отдельной книгой. Изначально Дойл и Робинсон договорились о соавторстве, но книгу издатели согласились принять лишь за авторством «раскрученного» Конан Дойла.

Писатель поблагодарил друга в посвящении к роману, поделился частью гонорара, и все было бы забыто, но через несколько лет Робинсон скончался при невыясненных обстоятельствах, и Конан Дойла тут же обвинили в плагиате, убийстве соавтора и даже совращении его жены. Ничего не поделаешь - издержки жанра. И хотя нет ни одного факта, подтверждающего эти обвинения, и биографы писателя давно опровергли высосанные из пальца нападки борзописцев, эти измышления и по сей день не сходят со страниц желтой прессы.

О чем же эта знаменитая история, как всегда поведанная alter ego писателя - доктором Ватсоном?

К Шерлоку Холмсу обратился за помощью сельский врач Мортимер из графства Девоншир, пациент которого, баронет Чарльз Баскервиль, умер при загадочных обстоятельствах.

Мортимер представил сыщикам манускрипт - легенду о страшном проклятии Баскервилей, живших в родовом поместье Баскервиль-Холл вблизи Гримпенской трясины, согласно которой всех мужских представителей рода по ночам на болотах преследует собака-призрак.

Первой жертвой призрачного пса стал злодей-распутник Хьюго Баскервиль, живший в XVII в. По легенде, призрак был огромной собакой черной масти, со светящимися глазами и пастью. Манускрипт предупреждал потомков Хьюго остерегаться «выходить на болота в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно».

Со слов Мортимера сыщики узнали, что его пациент, веривший в эту легенду, был найден мертвым в собственном поместье, когда вечером по обыкновению вышел прогуляться по тисовой аллее.

Признаков насилия на трупе не было - баронет скончался из-за болезни сердца, но неподалеку от трупа были собачьи следы. Кроме того, незадолго до смерти сэра Чарльза на ночных болотах видели светящееся чудовище.

Доктор попросил сыщиков защитить приезжающего из Канады наследника поместья, сэра Генри Баскервиля.

У приезжего в гостинице пропал ботинок, а сам он получил анонимное послание с предупреждением «держаться подальше от торфяных болот». Это однако не остановило Баскервиля, и Холмс, оставшись по делам в Лондоне, отправил с ним Ватсона, дабы тот опекал сэра. На новом месте сэр Генри быстренько влюбился в мисс Стэплтон, жившую в доме на болотах с братом-энтомологом, рьяно оберегавшим ее от ухажеров.

Застав ночью дворецкого Бэрримора, подающим свечой знаки в окно, Ватсон и сэр Генри узнали от него, что на болотах прячется его шурин - беглый каторжник, на днях уезжающий в Южную Америку. Сердобольный сэр Генри от своих щедрот пожаловал каторжнику кое-что из одежды. Дворецкий рассказал еще и о письме, найденном им в камине. Там некто «Л.Л.» просил баронета быть «у калитки в десять часов вечера». Выяснилось, что письмо написала живущая по соседству Лаура Лайонс, отрицавшая свою причастность к смерти баронета, с которым она не успела увидеться.

Ватсон встретился с Холмсом, скрывавшимся на болотах, и от него узнал, что сестра Стэплтона, оказывается, его жена. (Позднее Холмс рассказал, что Стэплтон - племянник Чарльза Баскервиля - подтверждением этому было его поразительное сходство с портретом Хьюго Баскервиля, и имел виды на поместье баронета; и что именно он принудил Лауру Лайонс сначала написать письмо сэру Чарльзу, а затем отказаться от свидания.) В это время сыщики услышали со стороны болот крик; прибежав на него, они застали мертвого беглого каторжника, одетого в костюм сэра Генри. Тут же появился и энтомолог, «случайно» оказавшийся рядом.

На следующий день сэр Генри отважно отправился в гости к Стэплтонам, а Холмс, Ватсон и прибывший из Лондона сыщик Лестрейд спрятались в засаде на болотах. После визита сэр Генри пошел домой, а Стэплтон пустил по его следам огромную черную собаку-«призрак». Холмс и К; застрелили пса, а затем нашли связанную жену энтомолога - она отказалась помогать мужу в его коварном замысле. Преступник, убежав от преследователей в болота, похоже, там и нашел свой конец.

После нешуточного стресса сэр Генри с доктором Мортимером отправились развеяться в кругосветное путешествие, а Холмс (очевидно, не снимая твидовую кепку) с Ватсоном поехали в оперу - на «Гугенотов».

Этот достаточно прозрачный, хотя местами и не идеально стыкующийся сюжет породил массу интерпретаций. Мало того, что роман стал жить собственной, независящей от автора жизнью и даже стал основанием для обвинения Конан Дойла, он еще и по-разному трактуется любителями детективов.

Так, например, в одной из версий убийцей Баскервиля является не Стэплтон, а Бэрримор, в другой (не без изящества доказанной писателем В. Щепетневым) - Мортимер. Ну да детектив он для того и создан, чтобы будить воображение читателей и литераторов.

А уж поклонников, объединенных в полусотню ассоциаций, занимающихся изучением и популяризацией наследия Конан Дойла, и не перечесть. Они, например, «вычислили» годы жизни доктора Ватсона (1852-1929) и Шерлока Холмса (1854-1930), а в 2002 г. на торфяных болотах графства Девон на плато Дартмур в столетнюю годовщину «Собаки Баскервилей» провели костюмированный фестиваль, длившийся неделю, на котором выясняли, каких бабочек ловил Стэплтон и какие блюда носила на болота своему брату-каторжнику мисс Бэрримор.

Роман - памятник детской мировой литературы, но не только. Он еще памятник писателю, не сумевшему перебороть в себе тягу к более простому изложению жизни и лишившему себя, таким образом, быть может, несравненно более высокого места среди классиков великой литературы.

На русский язык роман переводили Н. Волжина и Е. Ломиковская.

О приключениях Шерлока Холмса не снимал фильм только ленивый кинорежиссер. Число картин давно уже перевалило за две сотни; из них о псе-призраке - 19. Лучшей экранизацией, по мнению даже английских критиков, стал советский телефильм режиссера И. Масленникова (1978-86 гг.), снятый в т.ч. и по «Собаке Баскервилей».

Нажив солидный капитал, наживаешь себе смертельных врагов. Именно с этой горькой истиной пришлось ознакомиться сэру Чарльзу Баскервиллю, сколотившему состояние в Южной Африке и поселившемуся в Баскервиль-холле. Во время приятной вечерней прогулки по аллее он скоропостижно умирает, оставив после себя миллион фунтов стерлингов. Кто виноват? - слабое здоровье или чей-то злой умысел? Раз мы читаем детектив – явно второе. К тому же неподалеку от тела обнаружены следы огромной собаки, а легенда гласит, что чудовище в образе собаки преследовало, преследует и будет преследовать род Баскервилей. Деньги и поместье переходят к Генри Баскервилю, у которого сразу по приезду в Лондон начинают пропадать башмаки. Очевидно, злоумышленник или благодетель (некий тип с бородой, который следит за каждым шагом наследника) рассчитал, что без башмаков сэр Генри не сможет выехать в Баскервиль-холл, но тот полон решимости оказаться в родовом гнезде во что бы то не стало. И вот он на месте… Впрочем, не буду пересказывать всем известную историю. Остановлюсь в тот момент повествования, когда Шерлок Холмс, выслеженный доктором Ватсоном на болотах, уже готов объяснить суть всего происходящего. Так вот, поставлю себя на место Ватсона и подумаю, к каким выводам мог бы прийти читатель, дочитавший повесть до этого судьбоносного момента. Кто стоит за смертью сэра Чарльза, кто охотится за сэром Генри? Итак…

Подозреваемые:

1. Прародитель зла (он же дьявол, он же сатана, он же вельзевул, он же люцифер (но не из сериала). Конечно, Шерлок Холмс подшучивает, что дьявол мог бы расправиться с сэром Генри в любом месте, а не только в Девоншире («Трудно представить себе дьявола с такой узкоместной властью»), ну да неисповедимы пути дьявольские.

2. Собака Баскервилей. В конце концов, почему бы нам не воспринять старинную легенду за чистую монету? Впрочем, пункт 2. почти равносилен пункту один, поскольку собака тогда – исчадие ада, не сам сатана, конечно, но один из его прислужников – это же, кстати, объясняет «узкоместную власть».

3. Бэрримор – из-за бороды.

4. Жена Бэрримора. Из-за наследственности. Мы мало что о ней знаем, но мы знаем, что ее брат – маньяк-убийца, и что она, несмотря на это, продолжает его нежно любить и вообще именно она его и воспитывала. Как говорится, яблоня от яблока недалеко растет. Бэрримор же, в таком случае, просто ее сообщник.

5. Доктор Мортимер. Вне всяких сомнений, подозреваемый номер один. Мотивация? Вспомните первую реакцию доктора Мортимера при встрече с Шерлоком Холмсом – он сразу же стал восторгаться его черепом:

- Вы меня чрезвычайно интересуете, мистер Холмс. Я никак не ожидал, что у вас такой удлиненный череп и так сильно развиты надбровные дуги. Разрешите мне прощупать ваш теменной шов. Слепок с вашего черепа, сэр, мог бы служить украшением любого антропологического музея до тех пор, пока не удастся получить самый оригинал. Не сочтите это за лесть, но я просто завидую такому черепу.

К сэру Генри у него ровно такое же научное отношение, более того, делая ремарку в отношения черепа сэра Генри, доктор Мортимер совершенно непростительным образом выдает себя (с головой, ну или – с черепом):

- Одного взгляда на круглый череп нашего друга достаточно, чтобы обнаружить в нем представителя кельтской расы, с ее восторженностью, с ее склонностью к сильным чувствам. У покойного сэра Чарльза было совершенно редкостное строение черепа - наполовину галльское, наполовину иберийское.

Ну, все ясно, череп сэра Чарльза, очевидно, давно не давал покоя доктору и, увы, нет никаких сомнений, что ему удастся заполучить оригинал (он наверное, уже предвкушает создание целой коллекции из черепов Баскервилей, буквально облизываясь на череп сэра Генри – не сомневаюсь, что и раскопками он занимается именно с целью поиска фамильных черепов). Какую роль во всей этой истории играет собака, не очень ясно, но, вспомним, что доктор Мортимер – большой любитель собак. К тому же он был личным доктором сэра Чарльза (а это – огромное подспорье), ну и не забудем полученные по завещанию деньги (тысяча фунтов) – тоже не лишнее – полезное полезно дополнить и приятным. Эх, если бы еще череп Шерлока Холмса заполучить, - наверное, никто не был так разочарован решением Шерлока отправить вместо себя доктора Ватсона, как доктор Мортимер. Череп Ватсона, очевидно, не представляет никакой научной ценности. Вообще, единственный аргумент в пользу невиновности доктора Мортимера – уж больно явный он подозреваемый, а явные подозреваемые в детективах редко оказываются преступниками.

6. Жена доктора Мортимера. О ней ничего неизвестно (Шерлок Холмс так и говорит: «…и его жена, о которой нам ничего не известно» ), кроме того, что она, несомненно, существует (если только у нее тоже не слишком интересный череп). Такая таинственность довольно подозрительна – может быть, жена доктора Мортимера проявит себя именно в концовке – в качестве главного злодея?

7. Френкленд. От человека, следящего за всеми в подзорную трубу, всего можно ожидать.

8. Сестра Стэплтона. Пожалуй, после доктора Мортимера, именно Бэрил Стэплтон наиболее подозрительна. С самого начала очевидно, что Бэрил не в себе, да она и сама это не скрывает, говоря Ватсону (принимая его за сэра Генри)

Когда мы с вами познакомимся поближе, вы убедитесь, что я не всегда могу объяснить свои слова и поступки.

Да, но вы скажете, что она как раз всячески старается обезопасить сэра Генри, хочет, чтобы он поскорее покинул эти зловещие места. Я не сомневаюсь, именно этого она и хочет, дело в том, что скорее всего, ее нельзя назвать злодейкой, она именно что невменяема. Дело, по-видимому, обстоит так. Все, кто влюбляется в Бэрил Стэплтон (а в нее влюбляются все), должны умереть, она убивает их против своей воли, на нее просто «находит». Именно поэтому она живет с братом, он хоть как-то удерживает ее в узде. Но, видно, со времени странных событий в школе, где Стэплтон учительствовал и где погибли несколько несовершеннолетних («В школе вспыхнула эпидемия, трое мальчиков умерли» , говорит Стэплтон, но мы то понимаем, что это была за «эпидемия», они просто пали жертвами чар зрелой женщины), Стэплтон понял, что жить они могут только в уединении в каком-нибудь богом забытом месте. Выбор их пал на Девоншир, плюс, для полной безопасности, они выбрали в качестве места обитания наиболее уединенный дом – Меррипит-хаус. Но и тут случается нечто роковое – сэр Чарльз, несмотря на свои преклонные годы также не смог устоять и влюбился в роковую красавицу. Итог – смерть. Теперь приезжает сэр Генри, и, измученная роком Бэрил всячески хочет добиться, чтобы он поскорее убрался из этих мест, но, как мы знаем, и сэр Генри тоже влюбится, сделав почти что неотвратимый шаг навстречу смерти. Вы можете задать еще один вопрос: почему тогда Бэрил так боится брата, ведь они заодно? Но, сами понимаете, отношения у них, как бы это помягче выразиться, нестандартные, примерно такие, как у Норманна Бэйтса с его мамой. Бэрил несомненно хочет, чтобы сэр Генри уехал, но она и хочет, чтобы он в нее влюбился, она вся соткана из противоречий. Брат же ее мечтает об одном, чтобы она вообще ни с кем не пересекалась и чтобы никто ее не видел. Отсюда и напряженность в отношениях. Отсюда же его ярость, когда он застал сэра Генри с сестрой на болотах. Да она опять взялась за старое, ничего с ней не сделать! Нет бы наукой заниматься…

9. Лора Лайонс. Как и Бэрримор может подозреваться только в соучастии, но, как и Бэрримор, не может не подозреваться, раз уже именно из-за ее письма сэру Чарльзу «пепел дважды упал с его сигары» у калитки в Тисовой аллее.

10. Джеймс Десмонд – отдаленный родственник Баскервилей, к которому перейдет поместье в случае смерти сэра Генри. О нем, правда, говорится, что он

человек очень почтенного вида и безупречного образа жизни. Я помню, что сэр Чарльз хотел обеспечить его, но он отказался от этого наотрез, несмотря на все уговоры.

Почтенный вид – неплохая маска, безупречность образа жизни говорит о тщательно скрываемой порочной изнанке. Ну а тому, кто хочет получить целое, ни к чему часть, более того, какую ярость должно быть вызывало у Джеймса такое «милостивое» предложение сэра Чарльза! Предлагать ему его же деньги как милостыню! И Джеймс решает организовать безупречное преступление. Также говорится, что

деньги он получил бы лишь в том случае, если бы теперешний их владелец не распорядился ими как-нибудь по-другому.

следовательно, он должен отчаянно спешить, пока сэр Генри не составил завещание.

11. Шерлок Холмс. Мания манипулятивности Шерлока именно в «Собаке Баскервилей» достигает своего апогея. Он использует всех, - ни к кому не относясь как к цели и третируя всех как средства достижения цели. Но какую цель при этом преследует он сам – распутать величайшее дело всех времен, конечно! Мы вообще знаем, что чем дальше, тем Шерлоку скучнее – профессор Мориарти видимо еще не обозначил себя в качестве главного интеллектуального соперника (или в их баталиях сейчас перерыв), так что Шерлок вынужден распутывать всякие банальные дела «на одну трубку». Отсюда, у него могло родиться вполне естественное желание самому сфабриковать по-настоящему стоящее дело, чтобы потом самому же его триумфально и раскрыть. Кстати, в современном сериале о Шерлоке проводится именно та же самая мысль. При этом тайное пребывание Холмса на болотах более чем подозрительно. Я же как раз и начинаю размышлять в тот момент, когда Ватсон поймал Шерлока «с поличным». Интересно, как-то тот вывернется? Впрочем, его способность задурить бедному Ватсону голову не вызывает сомнений.

Рассмотрев круг подозреваемых, очертим и круг тех, кто находится вне всяких подозрений.

1. Сэр Генри Баскервилль . Как потенциально убиенный он едва ли сам может быть убийцей.

2. Убийца Селден. Хоть он и убийца, но сбежал из тюрьмы лишь накануне приезда сэра Генри, следовательно, к смерти сэра Чарльза он совершенно точно никак не причастен, разве что прародитель зла использует его в своих целях (натравив на сэра Генри – на пару с собакой), но тогда можно подозревать вообще всех (именно так и следует).

3. Натуралист Джек Стэплтон. Если мои гипотезы относительно его сестры верны, то он виноват лишь в том, что не выдает ее властям. О соучастии же речи не идет, Стэплтон, напротив, старается всячески оградить общество от своей сестры. Собственных же мотивов для искоренения рода Баскервилей у Стэплтона нет никаких, сэр Чарльз же и вообще был его другом. Он так прямо и говорит: «Мы с ним были очень близки, и я даже не могу вам передать, как нам тяжела эта утрата». Зачем же ему убивать сэра Чарльза? к черепам-то он равнодушен, а ловить бабочек ему никто не мешает. К тому же Джек Стэплтон – не какой-нибудь там энтомолог-любитель, - он пользуется авторитетом в научных кругах, а гений и злодейство, как мы знаем, две вещи несовместные. Вот и профессор Мориарти…

4. Миссис Хадсон. Миссис Хадсон и всегда-то вне подозрений, но в данной повести она вообще отсутствует, хотя в фильме мы ее и видим.

5. Доктор Ватсон. Подозревать в чем-то Ватсона все равно что подозревать миссис Хадсон. И все-таки кое-что подозрительное в его поведении есть. Читаем:

Начиная с этого дня я буду излагать ход событий по своим письмам к мистеру Шерлоку Холмсу, которые лежат сейчас передо мной на столе. Они сохранились полностью, если не считать одного затерявшегося листка, и передадут все мои мысли и подозрения более точно, чем я мог бы сделать это сам, полагаясь только на свою память.

Что же это за листок такой «затерявшийся»? Что там было написано? Далее этот вопрос никак не проясняется. Думаю, там было что-нибудь рисующее Шерлока Холмса «не с той стороны», ну и потом этот листок естественно «затерялся». Ватсон не может допустить, чтобы идеальный образ Шерлока Холмса тем или иным образом поколебался. И дело тут не в читателях, дело в нем самом. Реальный Ватсон существует, лишь пока жив идеальный Холмс.

Итак, все подозрения суммированы, осталось ответить на вопрос:

Кто же убил сэра Чарльза Баскервиля (и охотится за сэром Генри), учитывая, что портрет Хьюго Баскервиля очень смахивает на Олега Янковского?